Блокнот она не убрала. Она положила его на маленький столик у кровати в своем скромном номере апарт-отеля. «Книга Великих Планов до 25». Он лежал теперь не как саркофаг похороненных надежд, а как… артефакт. Напоминание о способности мечтать. Пусть мечты были наивны, пусть «покорение Европы» обернулось бегством в Осло, но сам импульс — желание большего, вера в будущее — был ценен. Положить его на стол было жестом открытости. Возможно, однажды на его пыльных страницах появятся новые записи. Не о Париже и Праге, а о чем-то другом. Ощущение свободы на набережной. Вопрос, заданный Ибсеном. Или просто список покупок. Пока он просто лежал там. Присутствовал. Не спрятанный.
Она включила настольную лампу. Мягкий, теплый свет разлился по столешнице, отогнав сгущавшиеся сумерки за окном. Это был не просто свет. Это был акт выбора. Выбора не сидеть в темноте. Выбора осветить свое маленькое, временное пространство в этом огромном, чужом городе. Символический жест против тьмы, которая пыталась заполнить ее изнутри. Лампа освещала блокнот. Знак того, что прошлые мечты, пусть и не сбывшиеся, не должны пребывать во мраке забвения или стыда. Они тоже часть материала.
За окном мерцал огнями чужой, но уже не совсем враждебный город. Осло. Вечерний, загадочный, прохладный. Огни окон в старинных зданиях, фонарей на набережной, фар машин на улицах — все это мерцало, как созвездия на земле. Чужой — да. Язык, культура, история, люди — все было другим. Но не совсем враждебным. Крепость приняла ее боль без осуждения. Вода показала текучесть времени. Улицы позволили ей просто идти, не требуя объяснений. Музей дал пищу для ума. Город не обнял ее, не сказал: «Добро пожаловать домой». Но он позволил ей быть. Не мешал. Не отторгал. Не тыкал пальцем в «чужую». В этом была его молчаливая милость. Ее новая реальность. Не рай. Не ад. Территория для исследования. Поле для медленного, осторожного роста. Место, где разворачивалась новая глава ее саги.
Пока что вдохновение заключалось не в громких откровениях или готовых решениях. Оно заключалось в простом факте.
Она была здесь. В Осло. Не в своей старой квартире, разъедаемая воспоминаниями. Не в Анталье, в транзитной зоне чистилища. Она пересекла границу, физическую и ментальную. Она прибыла. Этот факт сам по себе был подвигом отчаяния и мужества.
Она пережила этот день. Первый полный день в абсолютно новой реальности. День, когда она не сбежала обратно в аэропорт. Не проревела сутки в номере. Она вышла. Смотрела. Дышала. Думала. Чувствовала боль, но также ощущала камни, воду, слышала слова. Она взаимодействовала с миром, пусть и через толстое стекло своего горя. Она функционировала. И это было огромным достижением.
И завтра будет новый. Это была не угроза, а констатация надежды. Новый день — это новые 24 часа. Новый шанс. Новые впечатления (пусть маленькие). Новый шаг, даже если это всего лишь поход в супермаркет или прогулка по незнакомой улице. Завтра солнце встанет (пусть и за облаками) над Осло, и она снова сможет попытаться найти в нем точку опоры, красоту, смысл. Сама возможность «завтра» была даром.
Этого было мало. Гораздо меньше, чем она хотела бы. Мало, чтобы заполнить бездну тоски. Мало, чтобы почувствовать себя счастливой или хотя бы спокойной. Мало, чтобы назвать это «новой жизнью». Это была капля в море ее потребностей.
Но, возможно, достаточно для начала. Начала — это не грандиозный старт. Это точка, от которой можно оттолкнуться. Первый кирпичик. Первый шаг по тонкому льду новой реальности. Материал (камни, вода, слова) был собран. Ощущения (стойкости, текучести, вопрошания) — зафиксированы где-то на глубине души. Факт ее присутствия и выживания за сегодня — установлен.
Она погасила верхний свет, оставив гореть только настольную лампу, создав островок тепла и света в темнеющей комнате. Выключила телефон, отрезав себя от мира, где могло быть сообщение от Даши (маловероятно) или Артема (нежелательно). Съела кусок хлеба с сыром — функционально, без удовольствия, но тело было накормлено.