Она замолчала, прислушиваясь. Кладбище ответило все той же тишиной, но теперь это была не пугающая пустота, а спокойное, безмолвное пространство для ее слов, для ее решения. Шелест ветра в кронах вековых сосен звучал как одобрительный шепот: Пробуй. Начинай. Далекий крик чайки — как ободрение: Лети.
Диана медленно поднялась, отряхнула колени. Боль никуда не делась. Она была огромным, холодным камнем в груди. Пустота все еще зияла, как провал. Но поверх этого, как первый, робкий росток, пробивающий асфальт после зимы, пробивалось что-то новое. Не радость. Не оптимизм. Воля. Хрупкая, выстраданная, но непреклонная. Воля к жизни. К своей жизни.
«Я попробую, тетя Марта, — сказала она в последний раз, глядя прямо на высеченное имя, словно видя за ним добрые, чуть насмешливые глаза. — Спасибо. Спасибо, что выслушала. И… и что верила. Тогда. И что, кажется, веришь сейчас. Здесь. В этой тишине».
Она развернулась и пошла по аллее обратно, к воротам кладбища. Шаги были тверже, спина прямее, чем утром, когда она бежала от статуй. В кармане пальто лежал блокнот — «Книга Великих Планов». Теперь это был не саркофаг иллюзий, не гиря на ноге. Это был вызов, брошенный ей самой себе. И она, Диана, только что приняла его. Один пункт за раз. Начиная с Осло. Начиная сегодня. Для себя. Потому что другой жизни у нее не было. И потому что тетя Марта, где бы она ни была, наверное, улыбалась своей чудаковатой улыбкой и говорила: «Ну вот, Дианка. Наконец-то ты это увидела».
Она развернулась и пошла по аллее обратно, к воротам кладбища. Спина была прямее, чем утром. В кармане пальто лежал блокнот — «Книга Великих Планов». Теперь это был не саркофаг, не обуза. Это был вызов. И она собиралась его принять. Один пункт за раз. Начиная с Осло. Начиная сегодня. Для себя.
Глава 8
Решение было принято у могилы тети Марты. Слова, сказанные граниту, еще висели в морозном ослофьордовском воздухе, эхом отдаваясь в ее груди: «Один пункт. Самый простой. Для себя.» Найти самое уютное кафе в Осло. Не грандиозный фьорд, не головокружительная вершина — а маленький, теплый островок посреди чужого, холодного моря. Казалось бы, пустяк. Но для Дианы, чья внутренняя вселенная еще дышала пеплом сожженных мостов и ледяным ветром одиночества, этот пустяк был актом отчаянного мужества. Уют. Само слово звучало как роскошь, как что-то из забытой, почти сказочной жизни. Могла ли она еще чувствовать это? Не притворяться, не искать его в воспоминаниях о Даше, а найти здесь и сейчас? Доказать себе, что где-то под грудой развалин ее прежнего «я» еще тлеет искра способности хотеть чего-то простого, приятного, не связанного с болью.
Она вышла из тишины Вестре Гравлунд на шумящие улицы. Решение было, но путь к нему оказался минным полем собственных мыслей. Грюнерлокка (Grünerløkka) — модный, богемный район. Она бродила по его улицам, заглядывая в витрины кафе, сверяясь с отзывами на телефоне. Каждое место оценивалось не только глазами, но и яростным внутренним критиком, выросшим из щебня ее уверенности.
«Слишком туристично», — фиксировал внутренний голос, глядя на переполненное кафе с вычурными тортами в витрине и табличкой «English Menu». «Сплошные селфи и гул на десяти языках. Где тут уют? Где тишина для своих мыслей? Это как наш старый гараж после того, как Даша решила его «раскрутить» — наляпали пошлого граффити, включили громкую музыку, пришли чужие… и наша тихая крепость исчезла. Нет.»
«Слишком пафосно», — мысленно морщилась она перед следующим местом — минималистичным пространством из бетона и стали, где бариста с бородой и татуировками двигались как жрецы, а цена за капучино вызывала легкий шок. «Весь этот показной скандинавский шик. Как Артём говорил про мои «стеклянные коробки» и «дорогие духи» — фальшиво. Неуютно. Холодно, как в том офисе, где я хоронила свои мечты под кипами отчетов. Нет.»
«Слишком… не то», — разочарованно вздыхала она, отходя от окна еще одного кафе, милого, но какого-то… безликого. Как ее ответы Даше в последние месяцы: «Привет», «Как дела?», «Норм». Пустота, прикрытая милыми занавесками. «Нужно что-то… настоящее. Не картинка. Не поза. Место, где можно спрятаться не только от людей, но и от этой чертовой саги своей, хоть на полчаса. Где стены не кричат о прошлом, а просто… принимают.»
И тут, как укол, всплыли слова Артёма, сказанные с горькой усмешкой в салоне его машины в тот роковой вечер: «Ты как метро, Диан. Всегда куда-то едешь. Вперед. К новым станциям.» Тогда они резали как нож — обвинение в том, что она не может, не хочет остановиться, застрять в его «сельской» реальности. Сейчас же, бродя по Грюнерлокке, она осознала страшную иронию. Он был прав, черт возьми. Но не так, как думал. Она действительно ехала. Не вперед. А по кругу. По замкнутому маршруту собственной боли. Станция «Боль Артёма». Станция «Предательство Даши». Станция «Пустота». И снова по кругу. «Метро моей души», — подумала она с горечью. «Вечный тоннель без света. Когда же я наконец выйду на поверхность? Когда найду свою станцию «Уют»? Или она вообще существует в этой реальности?»