Усталость накатывала волнами. Физическая — от бесцельной ходьбы. Душевная — от постоянной бомбардировки воспоминаниями и сомнениями. Казалось, проще сдаться. Вернуться в номер. Завернуться в одеяло и смотреть в потолок. «Тетя Марта, — мысленно позвала она, — это же невозможно! Я ищу тепло, а нахожу только призраков и холодные витрины!» Но образ тети — не осуждающий, а скорее терпеливо-насмешливый — заставил ее сделать еще один шаг. И еще один. «Не останавливайся, Дианка. Ищи. Тонко чувствуешь — так почувствуй то место.»
И вот, когда она уже готова была махнуть рукой и зайти в первое попавшееся, она свернула с оживленной улицы Грюнерлокка в сторону жилого района. Шум сменился относительной тишиной. И появилось оно.
Galgen.
Не в центре туристического паломничества, а в Валеренге (Valerenga), среди рядовых домов, где жизнь текла своим чередом. Вывеска — яркая, но не кричащая, не агрессивная. Апельсиновый цвет, но теплый, как спелый мандарин. И окна… Большие, чистые окна. За ними — не толпа туристов, а люди. Люди с ноутбуками, погруженные в работу. Люди с книгами, ушедшие в строки. Люди, просто смотрящие в окно с кружкой в руках. Спокойствие. Сосредоточенность. Жизнь, а не карнавал.
Но главное было не внутри. Главное было снаружи, отраженное в этих самых окнах. Прямо напротив кафе стояли те самые разноцветные деревянные домики. Не просто яркие — они были игривыми, дурашливыми, словно сошедшими со страницы детской книжки. Ярко-желтый, как цыпленок. Небесно-голубой, как июньское небо. Терракотовый, как старая черепица. Изумрудный, как хвоя сосны. Их веселое, бесхитростное буйство красок отражалось в больших окнах Galgen, проецируясь на теплую древесину интерьера — столов, стульев, барной стойки.
Диана замерла, завороженная. Это был не просто интерьер. Это был волшебный калейдоскоп. Суровая, но добротная красота внутреннего пространства кафе вступала в диалог с жизнерадостным хаосом улицы. Древесина внутри, окрашенная в теплые, натуральные тона, не противостояла буйству красок снаружи, а принимала его, отражала, включала в себя. Создавалось ощущение, что кафе не отгораживается от мира, а дышит с ним в унисон. Что уют здесь рождается не вопреки окружающему миру, а благодаря ему, в гармонии с ним.
Вот оно, — пронеслось в голове Дианы, и это было не просто мыслью, а физическим ощущением тепла, разлившегося от солнечного сплетения. Точно. Настоящий уют. Не вымученный дизайнерами, не купленный за большие деньги, не прикрывающий пустоту милыми безделушками. А органичный. Там, где внутреннее пространство становится продолжением внешнего, а внешний мир — украшением внутреннего. Как в тех редких моментах детства, когда она и Даша, сидя в их старом гараже под аккомпанемент дождя по крыше, чувствовали себя абсолютно защищенными и счастливыми, частью этого уюта и этого дождя одновременно.
«Это не побег, — осознала она. — Это… интеграция. Как вода фьорда принимает в себя реки. Как камни Акерсхуса вросли в скалу. Здесь можно спрятаться не от своей саги, а вписать ее в этот пейзаж. Найти точку покоя внутри движения.»
Она потянулась к двери, и звонок над ней прозвенел не тревожно, а нежно, как приглашение. Воздух, хлынувший навстречу, обволакивал запахами — терпкого, свежесмолотого эспрессо, сладковатой корицы, парного молока, и еще чего-то неуловимого, домашнего, почти хлебного. Звуки — тихий гул негромких разговоров, скрип перьев по бумаге в блокноте у соседнего столика, размеренные щелчки клавиатуры — сливались в успокаивающий белый шум. Мир вокруг был занят своими делами, но не враждебен. Он просто был. И в этом «бытии» было место для нее.
Она нашла свободный столик у самого окна — тот, где отражение цветных домиков играло на столешнице теплого дерева. Заказала латте и кусок яблочного пирога с корицей — классику, не требующую риска. Пока ждала, наблюдала. За людьми. За игрой света и цвета на стенах. За ощущением покоя, которое, как теплая волна, накатывало на нее, смывая слой за слоем напряжение последних недель.