"Рижский Зов:
Брошюра огней на тумбочке. Мечта из прошлого, ожившая в Гётеборгской ночи.
Чиангмай зовет. Ноябрь. Огни.
Но сначала — Восток. Рига. Неизвестность в двух шагах.
Цель: собрать новые краски. Укрепить крылья для большого полета.
Вывод: Иногда забытая мечта — самый громкий зов. И путь к ней начинается с первого шага в неизвестное направление."
Она закрыла блокнот, погладила обложку цвета морской волны. Пальто было надето, рюкзак за плечами, сумка через плечо. Она выключила свет в номере и вышла, не оглядываясь. Автобус в Ригу ждал.
Ночь в автобусе была не самой комфортной, но и не кошмарной. Диана дремала урывками, под мерный гул двигателя и покачивание, слушая в наушниках спокойную инструментальную музыку. За окном мелькали огни незнакомых городов, темные массивы лесов, мосты. Границы (Швеция, потом Литва) прошли гладко. Утро застало их где-то в латвийской провинции — плоские, заснеженные поля, редкие хутора с темными крышами, хвойные леса по обочинам. Воздух, когда они сделали остановку, был холодным, колким, пахнущим хвоей и морозной дорогой. Совсем не скандинавский, другой.
Рига встретила их серым ноябрьским утром. Автобус прибыл на центральный автовокзал, внушительное, немного мрачноватое здание советской эпохи. Диана вышла, поправляя рюкзак, и сделала первый глоток рижского воздуха. Холодный, с примесью выхлопных газов, кофе и… чего-то мучного? Сдобного? Она огляделась. Город вокруг автовокзала не был парадным, но чувствовалась его энергия, движение. Люди спешили на работу, трамваи звенели на рельсах. Диана достала телефон, открыла карту. Старый Город (Vecrīga) был недалеко. Ее цель — Ратушная площадь (Rātslaukums). И хостел рядом с ней.
Она пошла пешком, желая почувствовать город с первых шагов. Архитектура менялась: от функциональных коробок к зданиям с историей — каменным, с высокими окнами, некоторые с лепниной, хоть и потрепанной временем и непогодой. Улицы сужались, вымощенные булыжником. И вот она — арка, ведущая в сердце Старого Города. Диана прошла под ней и замерла.
Ратушная площадь (Rātslaukums) открылась перед ней не как парадная открытка, а как живое, дышащее пространство, только просыпающееся. Доминанта — стройная, устремленная в серое небо Ратуша (Rātsnams), желтоватого цвета, с часами на башенке. Перед ней — брусчатка площади, еще влажная от недавнего дождя или утренней уборки. Но самое главное — Дом Черноголовых (Melngalvju nams), напротив Ратуши. Его фасад, восстановленный (она смутно помнила, что оригинал был разрушен), поражал пышностью: яркие краски (охристый, зеленый, синий), затейливая лепнина, фигуры святых, морские божества, львы, гербы. Это был праздник ганзейского богатства, буйство форм и красок, контрастирующее с пасмурным утром. Диана почувствовала себя крошечной, но не затерянной, а попавшей в эпицентр истории.
И тут ее слух уловил первые звуки. Не просто городской шум, а музыку. Где-то неподалеку заиграл аккордеон. Живая, немного меланхоличная мелодия разливалась по площади, отражаясь от каменных стен. Диана пошла на звук. У входа в одну из улочек, ведущих от площади, стоял пожилой мужчина в теплой шапке и пальто. Он играл на старом, но ухоженном аккордеоне, а рядом, на раскрытом футляре, лежало несколько монет. Его музыка была пронизана тоской, но и какой-то теплой стойкостью. Диана опустила монетку в футляр. Он кивнул, не прерывая игры.
Площадь начинала оживать. Открывались кафе, запах свежесваренного кофе и теплой выпечки становился все сильнее. Где-то рядом зазвучала гитара — молодой человек с длинными волосами пытался играть что-то бодрое. К нему присоединилась девушка с маленькими тарелками-бубнами. Появились первые турические группы с гидами. Воздух наполнился смесью языков: латышский, русский, английский, немецкий, скандинавские диалекты. Возник какой-то фокусник, пытающийся собрать зевак. Продавцы сувениров расставляли свои лотки с янтарем, вязаными вещами, деревянными игрушками.
Диана стояла посреди этого зарождающегося веселья, впитывая. Контраст с тишиной Гётеборгского музея или суровостью Скансена Кронан был разительным. Здесь царила шумная, немного хаотичная, очень человечная атмосфера. Не уют Хага, а именно веселье — оживленное, немного пошловатое (фокусник был не очень искусен), но искреннее в своем желании жизни. Она купила в маленькой пекарне кусок теплого, душистого пирога с яблоками и корицей ("Šāboltādes rausis" — прочитала на вывеске) и огромный стакан горячего, сладкого кофе. Стоя у стены Дома Черноголовых, прислушиваясь к аккордеону, гитаре, смеху туристов, звону трамвая где-то вдалеке, она ела свой пирог. Это был другой вкус утра, другой "осколок" — шумный, сладкий, многоголосый. "Доброе утро, Рига", — мысленно сказала она городу.