Ее тело напряглось, готовая оттолкнуться от стены, развернуться, броситься бегом назад, к желтому пятну «Амбассадора» и тревожным глазам Суреша. Нога уже приподнялась для первого шага к отступлению.
Щелчок.
Звук был негромким, металлическим, но в звенящей тишине он прозвучал как выстрел. Диана вздрогнула всем телом, невольно отпрянув еще глубже в стену. Синяя дверь, казавшаяся монолитной, сдвинулась. Не распахнулась, нет. Она приоткрылась всего на несколько сантиметров — узкая, темная щель. В этой щели, на уровне ее глаз, мелькнула тень. Пара глаз. Мужских. Темных, почти черных, но не пустых. В них горел не свет, а глубокая, животная настороженность. Они оценивали ее сверху вниз, быстро, профессионально, задерживаясь на лице, на сумке, на напряженной позе. Ни угрозы, ни приветствия. Только вопрос, высеченный во взгляде: «Кто ты? И зачем?»
"Кья чахие?" (Что нужно?) — голос из темноты за дверью был низким, басовитым. Спокойным, как поверхность глубокого колодца, но с отзвуком твердости в глубине. Ни капли гостеприимства. Это был голос стены, голос самой двери.
Диана заставила мышцы ног напрячься, оттолкнуться от стены. Сделала шаг вперед, к щели, к этим невидимым глазам. Пыль хрустнула под сандалией. Собственный голос показался ей чужим, хрипловатым от напряжения и пересохшего горла. Она выдохнула, собрала волю в кулак.
"Маниш?" — спросила она, стараясь звучать тверже. Потом, четко артикулируя каждое слово, произнесла пароль, данный контактом в Стамбуле, восходящий к венской конюшне: "Мэйн… мэйн Фавори Прима ки тараф се айи хун." (Я… я от Фавори Примы).
Имя белого липициана прозвучало абсурдно в этом пыльном переулке Старого Дели, среди запахов специй, пота и нечистот. Как код из другого мира, брошенный в кипящий котел реальности. Но это была единственная нить, протянутая через континенты.
Глаза в щели сузились. Веки прикрыли темные зрачки на долю секунды, словно человек за дверью моргнул от неожиданности или… узнавания. Наступила новая пауза. Короткая, но невероятно напряженная. Диана чувствовала, как подкашиваются колени. В горле встал ком, мешающий дышать. Воздух в переулке казался густым, как сироп. Он знает. Он должен знать это имя. Пожалуйста… Она судорожно сглотнула, пытаясь протолкнуть комок. Пальцы впились в ремешок сумки, где лежал блокнот цвета морской волны — ее талисман, ее свидетель пути.
Наконец, беззвучно, дверь отъехала еще на несколько сантиметров. Ширина проема теперь позволяла протиснуться человеку, но не более. Из темноты донеслось одно слово, произнесенное тем же низким голосом, без интонации, без приглашения. Приказ:
"Аао." (Заходи).
Диана сделала глубокий, дрожащий вдох. Нет пути назад. Она шагнула вперед, в проем синей двери.
Контраст был ошеломляющим. Слепящая яркость индийского полдня сменилась почти полной темнотой. Грохот базара мгновенно отсекся глухим стуком захлопнувшейся за ее спиной двери. Остался лишь приглушенный, далекий гул, словно город теперь бушевал за толстой стеной. Но главное — запахи. Резко, почти физически ударили в нос: Не яркие рыночные ароматы, а глухие, сухие — пыль корицы, горечь полыни, сладковатая пыльца засушенных цветов, висящих где-то в темноте.
Она стояла, ослепленная, в тесном пространстве прихожей или коридора. Глаза медленно адаптировались. Смутно вырисовывались очертания: низкий потолок, грубые каменные стены без отделки, деревянная полка, уставленная неясными в полумраке предметами — банками, свертками, статуэтками. И перед ней — человек.
Невысокий, сухощавый, в простой белой хлопковой рубахе навыпуск и темных хлопковых брюках. Лицо… Лицо было картой, исчерченной глубокими морщинами — у глаз, на лбу, вокруг тонких, плотно сжатых губ. Кожа темная, как полированное дерево. Но глаза. Они были не темными, как показалось в щели. В полумраке они казались светлыми — серыми или бледно-карими. И в них… Диана узнала этот взгляд. Тот же, что и у старика-конюха в Вене: проницательный, спокойный, невероятно усталый и одновременно наполненный тихой, непоколебимой силой. Взгляд, который видел не просто лицо, а душу. Видел страх, растерянность, надежду. Это был Маниш.
Он не улыбнулся. Не подал руки. Лишь коротко, почти незаметно кивнул. Его взгляд скользнул по ее лицу, задержался на глазах — оценивая, запоминая. Затем опустился на сумку, которую она все еще прижимала к груди, словно щит. Задержался на уголке блокнота цвета морской волны, выглядывающего из-под клапана. В его взгляде мелькнуло что-то — понимание? Уважение? Было невозможно сказать.