— Что ты, наоборот, весьма уважаемые люди, даже государство, которое они критикуют, их всячески оберегает. Кстати, это и есть демократия. Каждый может обсуждать действия власти, не соглашаться с законами. Используя средства информации, пудрят мозги так умело, что массы отстаивают интересы кучки людей, как свои кровные.
— Вот всё ты перевираешь, — возмущается Семён, — правозащитники, это те, кто защищает права несправедливо осуждённых людей, оскорблённых, обиженных. Вот, что делают у вас, если кого несправедливо осудят, — в упор спрашивает он Грайю.
— И такое бывает, — хлопает ресницами женщина, — если выясняется, что произошла судебная ошибка, всех судей, наказывают, вплоть до подвешивания на крючьях.
— Тогда б у вас судей не осталось, — фыркает Семён.
— Да, нет, с этим всё в порядке. Судят честно. А у вас, иначе?
— Судебный произвол не допускаю, — сурово сдвигаю брови, — да и князь Аскольд никому не даст послаблений. Демократии у нас нет. Продажных судей, безусловно, на крючья не подвешиваем, Аскольд их… на кол сажает.
— Правильное решение, у вас нормальное общество, — соглашается жрица, — а откуда тогда демократия?
— Это из прошлой… жизни.
— Никогда не допускайте её. Демагогов разведётся. Ложь нормой жизни станет. Народ голодать будет. Враги наползут. Государство развалится — горячо ответствует Грайя.
— Глупая ты, — вздыхает честный парень, — нет приделу совершенствования, а особенно душ людей. Демократия, это скачёк после язычества, на необозримую высоту. Просто мы только начали развиваться. Демократия ещё придёт!
— Не придёт. Деревьев в лесу много.
— Причём тут деревья?
— Аскольд из них колья наделает, — цинично говорю я.
— Самодержец, — в сердцах выдыхает Семён.
— Приходится им быть, — с грустью соглашаюсь я.
Семён чернеет лицом, отворачивается, единомышленников среди нас нет.
Тем временем в Годзбу восстановилось спокойствие. Аэростат неторопливо плывёт под сводами «линзы», молочно белый луч методично прочёсывает все закоулки города. Задерживается у ног редких прохожих и неторопливо скользит дальше.
Утро врывается, как бульдозер, на клумбу с цветами. Только я прикрыл глаза, дремота окутала сладкой паутиной, как на площадку впорхнула стайка разноцветных ящерок с изумрудными глазами и заверещали как сороки, прогнав остатки сотканного сновидением сна.
Света с Игорем, увидев такую прелесть, даже в ладошки хлопают. На, слегка опухшем со сна лице Грайи, проступает удивление:
— Они избегают людей, за целую жизнь можно ни разу их не увидеть. В основном их считают, сказочными персонажами.
Ящерки подскочили совсем близко. А одна из них, видимо самая храбрая, в переливающихся бронзой чешуйках, тяпает меня за нос.
— Смелая, — отмахиваюсь от неё рукой.
— Примета хорошая, — серьёзно говорит Грайя.
— Как маленькие дракончики, — восхищается Семён.
Ящерки носятся по скальному выступу, тараторят, лезут в наши вещи, у Грайи похитили кусок вяленого мяса, у детей выволокли шишку и пинают, под хохот, по площадке. Затем, как по команде, взмывают вверх и, как искры, растворяются в серой мгле.
Встаём, отряхиваемся, внизу лежит просыпающийся город. Доносятся лающие голоса, шум телег, крики приручённых рептилий. Жрица всматривается вдаль.
— Те храмы в нашем подчинении, в них будем в безопасности. Но, пройти придётся, через охранные зоны. Полиция у торговцев жёсткая.
Не таясь, спускаемся по едва обозначенной тропе. Мы в пригороде. Уютные домики, чистые улочки, небольшие участки, засаженные причудливыми растениями, вызывают ассоциации загородного поселения, что-то вроде дач. Народ потихоньку выбирается из домиков, покрытых необычными крышами, неторопливо занимается утренними приготовлениями к текущим делам. Почти не обращают на нас внимания, но цвет кожи, их несколько смущает. Редко к ним приходят такие гости. Спиной чувствуем пристальные взгляды. Грайя для нас как буфер, настырных, обжигает раскалённым взглядом. Вся осанка говорит о высокородном происхождении и об имеющейся у неё власти.
Без эксцессов проходим пригородную зону, оказываемся в городе. Жизнь уже бурлит. Народ спешит по делам, множество повозок громыхают по мостовой. Слышны выкрики торговцев сгружающих товар. Визг малышей, путающейся под ногами взрослых. Недовольное сопение и рёв запряженных в повозки рептилий.
К удивлению, мы не привлекаем ничьего внимания. Но может, мне только так кажется? Именно так! Всё же, ощущаю заинтересованный взгляд. Пытаюсь определить, откуда он идёт. У улочек, образовавших в своём перекрещивании небольшую площадь, виднеются морды осёдланных длинноногих ящериц. На них гарцуют, знакомые нам, полицейские. К сёдлам пришпилены страшные крючья, даже кровь несчастных не потрудились смыть, в руках вздрагивают трезубцы.