Слева стояли две пустые и заправленные кровати, а справа одна, но с пациентом. Его голова была полностью скрыта бинтами, через которые в области лба проступала кровь. Я приподнял голову и посмотрел вперёд. Через широкий проход, с одной стороны заканчивающийся дверью, а с другой тумбой, со стоящим на ней работающим телевизором, шёл ещё ряд кроватей. Их так же было четыре, и две были заняты. Один из больных - розовощёкий здоровяк, увидев, что я пришёл в себя, улыбнулся мне.
- Привет, сосед, - радостно произнёс он, продолжая лыбиться.
Мне вдруг стало любопытно, что он здесь делает. С таким румянцем на щеках парень совсем не походил на больного. Да и слово сосед вызвало в душе не совсем приятные ассоциации. Я всё же поднял свободную руку в знак приветствия. Он тут же потерял ко мне интерес и отвернулся к телевизору. Экрана телевизора мне не было видно, но звук был громкий и я хорошо слышал диктора: - … не могут дать никаких объяснений. Правоохранительные органы так же отказываются от каких-либо заявлений.
Я напряг слух и стал внимательно слушать девушку. И не один я, со мной сосредоточились на телевизоре и розовощёкий здоровяк, и ещё один сосед по палате, по ту сторону прохода.
Тем временем диктор к кому-то обращалась:
- Павел, скажите есть ли какие-то предварительные цифры, сколько пропало собак?
- По предварительной оценке, только в Москве и Московской области пропало более двух тысяч домашних собак. Но о более точной цифре говорить рано.
- Какое сегодня число? - спросил я у соседа, чувствуя, как неестественный холод сковывает тело.
- Пятое, - улыбаясь, ответил здоровяк.
«Почему он постоянно лыбиться, дурак что ли?» - подумал я и в этот момент, сосед, словно услышал мои мысли, перестал улыбаться. Дверь в палату с лёгким скрипом открылась, и на пороге появился вначале один доктор, затем ещё и ещё.
«Вот почему перестал улыбаться розовощекий» - догадался я, когда первый доктор, по всей видимости, главврач, начал отчитывать нерадивого больного за очень уж громкий звук. Закончив свою назидательную речь, главврач, а им оказался немолодой уже мужчина с гладко выбритым лицом и в очках без оправы, повернулся ко мне. Как по команде повернулась ко мне, и вся его свита. Мне стало даже неуютно под их пристальными взглядами.
- Ну что, голубчик? - он сменил гнев на милость и голос его стал мягче и вкрадчивее - Как себя чувствуем?
- Болит - сморщил я нос.
- Болит, это хорошо. Если ты утром проснулся, а у тебя ничего не болит, значит, ты умер, - выдал доктор каламбур, и сам засмеялся.
Тут же, вновь, как по команде, засмеялись и остальные.
“Видно дед их здесь строит, не дай бог» - подумал я, не сводя взгляда с главврача.
Тот еще, какое-то время поспрашивал меня о болевых ощущениях, попросил сжать кисть левой руки, за тем, непонятно зачем, и правой.
- Ну что, голубчик, - произнёс он, снимая очки и протирая их платком - Жить будете, - и доктор вновь засмеялся, правда, совсем чуть-чуть. Свита, само собой, сделала то же самое.
Напоследок я спросил, когда меня выпишут.
- Скоро, - ответил он, поднимаясь и продолжая обход.
Выписали меня и правда, скоро, через три дня. Ранение оказалось не опасным. Ружьё было заряжено мелкой дробью, и никакие жизненно важные органы задеты не были.
Седьмого заходил наш участковый, всё расспрашивал, как всё произошло.
- Товарищ лейтенант, если честно нет у меня претензий к соседу, - произнёс я, начиная уставать от беседы.
Участковый, как-то странно посмотрел на меня и, наконец, изрёк:
- Пропал твой сосед ещё четвёртого.
- А… - хотел я спросить о Певце, но лейтенант меня опередил.
- И пёс твой тоже пропал, четвёртого.
На счёт Певца ответ я знал заранее, но новость о пропаже Лёхи, была для меня неожиданной. Я усмехнулся в усы, от догадки, куда же подевался сосед. Хотя на самом-то деле было не до смеха - человек пропал. Так же думал и участковый. Он подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Сухо поблагодарил за беседу и удалился.
8 марта, в день выписки, погода стояла морозная. У нас, в Ростове, всегда так - в декабре и январе - дожди, а в феврале, как ударит мороз, да такой, что и марту достаётся.
Вышел я из госпиталя в чём и привезли, одетый по-домашнему. Беспокоить Антона, чтобы он привёз мне тёплые вещи, я не стал. Пришлось бы многое объяснять, а врать ему я не хотел. Сказать же правду не был готов. Скрипя по снегу в домашних тапочках, и кутаясь в больничный халат, подарок старшей медсестры, я вышел на дорогу и стал голосовать. Вид у меня был, сам понимаю, не очень, но не прошло и двух минут, как рядом остановилась машина - старенькая и грязная «копейка». Молодой парень спросил куда, я ответил, и он, не спрашивая о деньгах, кивнул. Я, кряхтя, устроился на заднем сидении и погрузился в свои мысли. А мысли были об одном - почему нас не стёрли. Час «икс» был назначен на четвёртое, а сегодня уже восьмое. Что же произошло? Нам дали отсрочку, или что? Или что? И куда же действительно делся сосед Лёха? Эти вопросы терзали мою голову, но ответов на них не было.