— Нет никакой гарантии. Это первое. А второе — дамочки вроде нее, работающие в тех местах, где скапливается народ, бывают чаще всего добровольными — или по принуждению — сотрудниками полиции. Ради сохранения самого малого источника дохода, попавшего ему в руки, мелкий буржуа готов продавать свою жалкую душонку по сто раз в день.
— Что до старшей, я гарантирую — даже если она не пойдет с нами, то по крайней мере ни при каких условиях не продаст и не выдаст нас. В ней есть что-то благородное, а если и сестра ее…
— Старшая принадлежит к крупной буржуазии, а эта — к мелкой! — прервал меня Георгий так же безапелляционно. — Западная крупная буржуазия хотя и в редких случаях, но все же способна на благородный жест. Она читает книжки. И если уж твоя Робева сделает что-то в таком духе, то только ради себя, а не ради тебя, и это будет подражание какому-нибудь романтическому герою из книжек, которые она читала, пока ты вылизывала ее дом!.. А с мелкой буржуазией дело обстоит совершенно иначе — она книжек не читает и романтические жесты не делает, а наоборот, «обожает» таких, как мы, которые хотят вырвать у нее из лап косточку, правдами и неправдами приобретенную, и разделить ее поровну между всеми голодными обитателями двора!
У Георгия и юмор был вот такой — ранящий, тяжелый, как удар камня, не допускающий никаких возражений. Каждый его жест, каждое слово внушали какое-то особое уважение к нему и даже страх. Или, может быть, не страх, но во всяком случае какое-то особенное чувство, которое всегда держит тебя в некотором напряжении, заставляет быть начеку и не дает душе расслабиться до конца. Но я любила его именно таким — настоящим сильным мужчиной. Мужчиной.
В общем, решение было так или иначе принято, и в тот же день мы уже стреляли у Марии по нескольку раз каждый. Георгий объяснял нам, как прижимать винтовку к плечу и щеке, как прицеливаться и медленно поднимать дуло, пока цель, прицел и мушка не сойдутся в одну линию — именно в этот момент и надо нажать спуск.
— Легкий спуск! — предупреждает клиентов Мария и при этом заученными автоматическими движениями передает им заряженные пневматические винтовки.
Я потом только поняла, что ни одна винтовка не стреляла точно и пули из нее не попадали в середину, верно было только то, о чем предупреждала Мария, — спуск был легкий у каждой. Английские винтовки были очень дорогие и когда-то наверняка и стреляли точно, но от частого употребления поизносились, и пульки вылетали сразу же, при самом легком прикосновении к спуску.
— Не смотри на меня так зверски, ты пока еще не застала своего любовника у меня в постели! — «стреляла» в меня мимоходом Мария, подавая винтовку Свилену, пока Георгий держал мою и показывал, что и как надо делать.
Вот такой была Мария — грубой, бесцеремонной, могла хлестануть всякого, не хуже мужика. В селе многие называли меня бой-бабой, потому что я играла только с мальчишками и наравне с Георгием и Свиленом дралась с пришельцами из других кварталов. Но что такое настоящая бой-баба, я узнала только в тире. Внешне Мария была именно то, что у нас в селе называли лакомый кусок, — неотразимо соблазнительная, с наполовину открытой крепкой грудью, которую все особы мужского пола пожирали глазами, с ярко намазанным красивым лицом, на котором цвел большой и чувственный, весь в помаде, рот. Ум же у нее был острый и слова секли как сабля, она не оставалась в долгу ни перед кем, и каждый, дерзнувший выступить против нее со своим жалким «остроумием», бывал немедленно и безжалостно смят какой-нибудь убийственной репликой, к огромному удовольствию публики. Однажды испытавший, что значит соревноваться с ней в остроумии и находчивости, становился тихим, пришибленным, старался незаметно прошмыгнуть мимо стойки или присоединялся к неутомимым ротозеям и ее восторженным обожателям, с которыми она продолжала свой бесконечный диалог и которые обеспечивали гомерический хохот при разгроме очередного пигмея. Ее боевое чувство юмора понравилось мне с самого начала, этим, да еще красотой, она была похожа на свою старшую сестру, госпожу Робеву. Только при этом и юмор и красота старшей сестры были гораздо более окультуренными, изящно-аристократическими, и этим она с самого нашего знакомства пленила мою сельскую, но от природы чувствительную душу — так мне, по крайней мере, кажется. И все же утонченный аристократизм старшей Робевой хоть и привлекал и вызывал уважение, но в то же время держал тебя на определенной дистанции и заставлял всегда помнить «свое место». В общении с ней, как это ни странно, я чувствовала примерно то же, что и с Георгием, — никто не давит на тебя, а чувствуешь себя все равно слегка напряженно. Ну, а с Марией все было совсем по-другому. Она тоже смотрела на всех сверху вниз, но ее права и привилегии достались ей не аристократическим происхождением — она завоевала их сама, как борец-силач завоевывает их в открытой мужской схватке и становится всеми признанным сельским главарем, а потом так же честно уступает свое первенство другому, если этот другой окажется сильнее его. Но пока этого другого нет, будто говорит она всем, я буду бить, крушить и ломать, потому что все еще есть разные шавки, которым я должна постоянно доказывать, что я сильнее всех и ко мне соваться опасно — укушу. И буду так же защищать своих. Позже, когда жизнь тесно свела нас и мы стали самыми близкими друг другу людьми, я поняла, что у Марии было много других качеств, кроме рыцарства…