«…Кажется, только теперь я, Вася, начинаю по-настоящему понимать, почему ты бросил институт. Правду ты говорил, правду. Порой пусто еще идет у нас учеба. (Может быть, только у нас?) Нет, я не говорю, что преподаватели плохие: одних профессоров в институте сколько, а уж кандидатов-то… считай, через одного. Просто многие вынуждены проскакивать материал поверху — программа подгоняет. Представляешь, на всего Льва Толстого не дали и восьми часов лекций. Ну разве можно так?.. Вот и получается, что мы не успеваем вникнуть во что-то по-настоящему. А хотелось бы разобраться, вдуматься, но нет — некогда: часов, к сожалению, дают очень и очень мало. А тут еще практические занятия… Вот так поневоле получаются из нас «поверхушечники», а не учителя.
Но вернусь к учебе, к нашему «широкому профилю». Слова-то, конечно, звучные, многозначительные, а на деле пустые они, обманные. Разве мыслимо так, как подают нам, досконально изучить всю историю, литературу и еще десяток наук? Вот вспоминаю свою на тебя обиду, которую я тогда смолчала. Помнишь, как я с восхищением: рассказала о выступлении в одной газете трех колхозников, которые критиковали одного писателя? Ах, мол, какие теперь все стали грамотные, вон ведь что делают, писателя учат! А ты прочитал потом эту статью и зло осмеял ее, с нею — и меня, выходит. И правильно сделал. Теперь я понимаю, в чем тут дело. Даже по-другому немножко, чем ты. Ты напирал на то, что грамота и ум далеко не одно и то же, но дело не только в этом. Почему бы тем колхозникам и не выступить, если они разбираются в литературе ничуть не хуже учителей нашего пошиба? Думаешь, я вот, без году учительница, знаю литературу лучше, чем наш колхозный бухгалтер Костин? Нисколько не лучше. И все потому, что учат литературе взапуск и в институтах, и в школах. А читают нынче все и много читают. Вот и получается равная усредненность, в литературе тьма-тьмущая знатоков, а в ту же кибернетику каждый не полезет…
Некоторые преподаватели и сами остро чувствуют поверхностность даваемых знаний и часто говорят, что они подносят нам только навыки, что мы, приступая в школах к работе, сами еще и еще раз должны углубляться в материал. Но на это, по-моему, совсем мало надежды: уроки, внеклассная работа, своя личная жизнь — они вряд ли оставят времени на это самое «углубление»… Думала, думала я над всем этим и вот негаданно стала сторонником узкой специализации. Может, и не права я, но кажется мне: уж лучше что-то одно знать по-настоящему, чем помаленечку о многом.
Ну, что-то слишком я сегодня замудрилась. Не мне бы с моими мечтами о будущем лезть в эти дебри. Знал бы ты, чего мне хочется в жизни, о чем грежу часто, — осмеял бы… Просто неспокойно становится, как подумаю о своей учебе. Последовала бы твоему примеру, да не умею ведь ничего делать. И вообще — трусиха я. Тебе куда легче, у тебя все есть, чтобы держаться твердо: и специальность, и сила, и уверенность. И еще что-то… такое… Честно-честно! Чувствую я. Вот читаю твои письма и прямо наяву вижу все, о чем ты пишешь. Может, скажешь: просто потому, что это я читаю твое письмо? Не знаю. Но вот дала вчера Любке Мартьяновой почитать кусок твоего письма, она вдруг и говорит: «Ой, как он пишет-то интересно!» И слова будто те же — и не те…
А скажи, та девушка, ну, Таня Громова, — героиня твоего последнего письма, твоя «капитанская дочка», и вправду есть у вас в части, да? Или ты ее придумал? Ты уж мне лучше наври, если нет такой Тани в действительности. Пусть она будет, хорошо?
Ну вот, докатилась. То сама предлагаю всегда жить только по правде, то сама же прошу обмануть, да?
Ох и мудрецы же мы с тобой! Разве же я тебе о такой правде писала, которую ты не хочешь принимать? Вовсе и не думаю я, что правда должна быть лишь ради самой правды. Я же тебе о той правде говорю, что в лад с совестью. Конечно, одно дело, если подруга моя во время лекций к матери в больницу сбегает или на вокзал — друга встретить. Я знаю, она наверстает, ночь не будет спать, а выучит пропущенное. Выдать ее — значит солгать перед совестью, боясь попортить отношения с деканатом. А если некоторые систематически в парикмахерских торчат, по набережной гуляют во время занятий? Если знаю, что не подхлестнет их даже «неуд» в сессию? Если знаю, что случайные они здесь люди, и почти уверена — не хотят стать учителями? И их прикрывать? Нет, я так не могу… Хотя… в последнее время и сама стала чувствовать себя тут случайной…
В общем, ты понял меня? Правда — по совести. Только это я и имела в виду.
У человека ведь не всегда получается правильно в жизни. И если случится когда-нибудь такое, от чего сам потом сгоришь со стыда, надо иметь силы признаться, а уж поймут ли, простят ли — воля того, к кому ты идешь на суд. Наверно, это — давно для всех истина. Но ведь любую истину, по-моему, каждый человек должен не просто взять и зашвырнуть в багажник башки (во — выдала фразу! не хуже тебя, да?), а открыть ее заново. Вот мы и открываем для себя все новые и новые Америки. И что мне до того, если их давно уже изучили до мельчайших деталек? Самой, самой надо взглянуть хоть одним глазком!