И тут началось то самое, что называют «нашла коса на камень».
Степан Макарович нервно отмеривал длину конторской прихожей циркульными ногами, и голос его, всегда непререкаемо ровный, не спускался ниже возмущенного гудения:
— Человек ты в конце-то концов аль нет? Пойми: не могут я столько дать. И не дам! Потому — прав на то не имею.
А Фрол Романыч — низенький, но кряжистый и основательный, как дубовый пень, — упрямо смотрел в пол и глухо отвечал:
— Так я что ж — не силком. Не навязывался. Сами, знач, все просили. Сколь уж раз… Нехорошо говоришь, председатель. Не о том говоришь… Ить не силком я…
— Но совесть-то, совесть надо знать! — набрасывался Степан Макарович и кивал на приезжего бригадира: — Ты же втридорога заломил, чем он!
— Тут правда твоя, председатель. Может статься, и дороже запросил, чем он. Тебе видней, ты человек деловой, — спокойно соглашался Фролан. — Да не с того боку смотришь. Не в том, знач, суть-то. А совесть мою ты хотя бы делом мерь, коль другого не понять тебе, деловому такому…
— Да слыхал, слыхал я про эту «суть»! Все уши прожужжали.
— Эх, как ты можешь эдак-то… Но все ж глянул бы сперва, что тут к чему. Вот они — чертежи… Я ведь что хотел: такой построить, какого нигде нет. Чтоб, знач, один он был на миру — синявинский! И чтоб люди к нему как в старину к церкви подходили — за версту шапку сымали… А для того струмент кой-какой нужен, которого нет у тебя. И матерьял, опять же, кой-какой особый. Мы ж его за свой счет отыщем… Потому, знач, и прошу больше.
Фрол Романыч начал было разворачивать свой сверток, но Степан Макарович только рукой махнул:
— И видеть, и слышать ничего не хочу, пока… пока не поймешь, что народные эти деньги, Фролан! Не имеем мы права сорить их туда-сюда, неужто не ясно это тебе? Вот ставил ты мне личный дом — я ж тебе без разговору отвалил, сколь ты сказал.
— Да не в том суть-то… И опять же, своим личным домом коришь. Знал бы — шагу к твоему дому не сделал.
— «Суть, суть»!.. Заладил одно и то же. Дело — прежде всего!
В конторе воцарилась тягостная тишина. И первым ее не выдержал сам же председатель, вздохнул с досадой:
— Это надо же — торгашество устроили на народном добре, а? Такие деньги — на музей!
Тяжело глянул на него Фрол Романыч. И поднялся из угла:
— Ну, знаешь что, председатель… — бормотнул совсем уже глухо. — В общем, пошел я. Спасибо, знач, на добром слове… Не виню я тебя — не такой лекарь, чтоб слепых зрячими делать… До сотни сельчан… только в последнюю войну… И Герои свои есть, а памяти о них нету. Выходит, ты уже списал их с артели? Не имешь права. И все мы не имем…
Степан Макарович, услышав эти слова, так порывисто шагнул к бригадиру плотников, что Петр Демьянов невольно привстал на всякий случай со стула. Через край горяч бывал иногда председатель «Зари», а сейчас, видно было, прямо взбешен… Но Макаров лишь склонился к низенькому Фролану и выдохнул, почти задевая его плоским раздвоенным подбородком:
— Молчи, старик… Замолчи… Я знаю войну так, как она тебе и во сне не снилась! И вообще, будь те времена, я бы тебя… попробовал бы ты у меня разводить демагогию!
Но тем и силен был председатель «Зари», тем и привлекал частенько колхозников, что умел резко переламывать себя даже в самые жаркие моменты. Вот и сейчас он вдруг отвернулся от Фрола Романыча, на лице его выступила — кривоватая, правда, — улыбка. Он махнул рукой сокрушенно и приткнул свое большое тело к перегородке, за которой стояли столы агронома, бухгалтера и экономиста. Оглядел всех присутствующих пытливым взглядом и, видимо, понял общее настроение: снова сокрушенно развел руками и вымученно улыбнулся. Никто не проронил ни слова. Казалось, и дышать перестали.
Фролан поднялся и дрожащими пальцами зачем-то стал застегивать верхнюю пуговицу рубашки.
Макаров шагнул к нему:
— Постой, Фрол Романыч. Извини, коль что не так. Давай потолкуем еще, тут у меня другая мысль подошла… А что, если мы сделаем так: строить будут вот они — кивок на бригадира «наемников», — а командовать ими будешь ты. С доплатой тебе, конечно… И так командуй, чтобы они тебя как тятю родного слушались, а? Парни у него — орлы, гору своротят. А у тебя ж, не в обиду будет сказано, сосунки одни, набрал себе кривых да горбатых. Те же стропила ставить — опять будешь людей просить, силенок у твоих не хватит.
— Будь здоров, председатель, — буркнул Фролан, берясь за ручку двери. — «Сосунков» моих не трожь. Не трожь, говорю… Много у меня всяких орлов перебыло, да не всякого слушается дерево. А один мой сосунок Лексей Горшков в нашем деле пятерых тех орлов стоит. Потому — делу его цены нет. Он в дереве душу видит. Не то что ты: в человеке — деревяшку… Вот, знач, в чем суть. Скажу я ребятам насчет денег за твой «личный дом». Соберем да вернем их тебе — вот и весь сказ. Мы ить не за каждое дело беремся. Делать — так от души и для души… И со временем не считайся. Резьбу всю на дому делам по вечерам… Музей-то мы, прикидывал я, скоренько сдали бы. А работали бы над ним еще, считай, годик. Вот, знач, каков наш труд будет. А ты меня — деньгами…