— Ты хотел сиськи, — серьезным тоном произнесла Остин. — Признайся.
Я расхохотался.
— Да, Остин, я хотел сиськи. Но, если подумать, за все время я был удовлетворен только твоими! Они сохранили мне кучу денег.
— Уверена, с тобой все будет в порядке, — она подмигнула.
Я потянул ее за ногу и притянул к себе на диване.
— Возможно, но, наверное, мне стоит взглянуть на них, на всякий случай. Знаешь, соски могут быть очень чувствительны во время беременности. Мне невыносимо, что ты... страдаешь, а я даже не в курсе.
— Я не страдаю.
— Думаю, я вижу слезу, — я проигнорировал ее. — Малышка, позволь мне позаботиться о тебе.
— В тебе полно дерьма.
— Дурачиться — еще один симптом чувствительности сосков. Так в учебнике написано.
— Хм-м, хранишь его вместе с фотографией Энрике Иглесиаса?
— Удар ниже пояса! — Я принялся щекотать ее.
А она начала петь во все горло, пока я не заглушил ее страстным поцелуем.
— Ты поцелуями заберешь мою боль? — выпалила она, как только я отстранился.
Я ладонью зажал ей рот.
— Хватит. — Но она продолжала петь под моими пальцами. — Хочешь «МунПай»?
Она прекратила петь, прищурилась и показала большим пальцем вниз, когда я убрал руку.
— Молодец, жених, молодец.
Жених.
Я так широко ухмыльнулся, что наверно выглядел пугающе.
Остин забралась ко мне на колени, согнув ноги по бокам от меня.
— Ты определенно выглядишь довольным собой.
— Я доволен на восемьдесят процентов.
Она нахмурилась.
— Почему только восемьдесят?
Я погладил ее по бокам, а потом начал очень медленно стаскивать ее короткие шортики, пока пальцами не коснулся бедер. — Думаю, ты знаешь, почему.
— Не-а. Без понятия.
— Ты меня убиваешь, — я скользнул ладонями под ее футболку и застонал, когда дотронулся до груди. Идеально. Чертовски идеально.
Ее стон вторил моему, когда она опустилась на мою эрекцию.
— Ладно, ты выиграл. — Она стащила футболку через голову, а потом встала и сдернула шорты.
— Вау. — Я тоже поднялся, стаскивая с себя одежду. — Это было легко.
— Что ж, ладно, — она повела плечиком. — Я знаю, как сильно ты любишь смотреть на сиськи, помнишь? Я решила, что если ты будешь всегда видеть перед глазами мои, когда трогаешь чужие, то по ощущениям это будет словно добрая старая бабушка.
— Давай оставим разговоры о бабушке, не когда мы раздеты, ладно?
Она кивнула и погрозила мне пальчиком.
— Знаешь, я думаю, с твоим папой все будет в порядке.
— Ага, — согласился я, глядя на ее живот. — Я тоже так думаю.
Глава 43
ОСТИН
Его рот.
Зачем мне вообще работать?
Секс с Тэтчем. Это моя новая профессия.
Вероятно, он просто старался отвлечь меня от новостей, потому что фотографии отца и мамы Тэтча мелькали по всем каналам.
Каждый раз, когда я пыталась дотянуться до пульта, Тэтч шлепал меня по руке и начинал целовать.
— Думай о нас. Думай о нас, — повторял он снова и снова, покрывая меня поцелуями, сжимая в объятиях и касаясь моего живота. И я слушалась.
Но время пришло.
И мы оба понимали, что нужно смотреть проблеме в лицо, следить за новостями и быть в курсе, что произойдет дальше.
Я схватила Тэтча за руку, встала с кровати и повела его в гостиную, указав на пульт.
— Они все еще наши родители, — прошептала я.
— Ага, родители, — отозвался он и включил телевизор. Шли последние новости.
Но все было не так плохо, как я думала.
Точнее, отец не выглядел виноватым. По предположениям, отношения длились несколько лет.
Я знала правду, как и Тэтч, но мы не вправе кого-то поправлять.
Были несколько фотографий его матери и моего отца вместе.
И мне становилось дурно от одной из фото, на которой он целовал ее в губы и смеялся.
На ее месте должна быть мама.
Это нашей семье полагалось быть счастливой.
Он все испортил. И ради чего?
Я до сих пор не понимала.
— Почему?
Не думала, что произнесла это вслух, но Тэтч выключил звук и взял меня за руки.
— Иногда люди делают глупости и ошибаются из-за скуки, мести или гордости, — он пожал плечами. — Ты можешь никогда не узнать причину, я знаю, тебе больно это слышать, но когда я порвал с тобой... — Я открыла рот исправить его, но он покачал головой. — Когда я порвал с тобой, я не назвал тебе причину. Я думал, что защищал тебя, но теперь знаю правду. Ты можешь никогда не узнать правду о моей маме и своем отце, но знай — тебя больше никогда не предадут.
На глаза навернулись слезы.
— Я знаю.
— Я серьезно, Остин, — он крепко держал меня. — Я никогда не изменю тебе. Я хочу, чтобы эти отношения строились на тесной связи, хочу настоящую семью. Я хочу любви.
— Я тоже, — кивнула я. — И обещаю, что тоже никогда не предам тебя.
Он вздохнул.
— Если конечно предательством не будет считаться мой выигрыш в настольных играх, или если обгоню тебя в гонках, или смухлюю с калориями в разгрузочный день, или...
Он поцеловал меня.
Я захихикала на его широкой груди.
— Люблю тебя, — пробормотал он. — И всегда буду.
— Хорошо, ведь ты с нами застрял.
— Слава Богу, — благоговейно прошептал мужчина, прежде чем снова поцеловать меня. И потом, напомните мне снова, почему нам так хорошо вместе? Потому что наша любовь взаимна, потому что она основывалась не на одержимости или похоти, а на реальных чувствах между двумя людьми. Которые понимают, что принесут любую жертву ради любви.
Нас предали.
Но сами мы не были предателями. И мне приятно говорить об этом.
Эпилог
ОСТИН
— Ты отлично справляешься, — мой свекр подмигнул мне и обошел вокруг кровати, чтобы взять меня за руку. — Как себя чувствуешь?
— Ох, вы знаете, — я стиснула зубы. — Словно рожаю десятифунтовую гориллу, но в остальном — отлично. Эй, где мое обезболивающее?
Он улыбнулся, его выражение лица очень сильно напомнило Тэтча.
За последние месяцы отношения отца и сына так сильно изменились, что у нас даже проходили семейные ужины, и он выплатил все кредиты Тэтча, чтобы мы смогли начать все сначала. Бракоразводный процесс закончился, и первым делом его отец захотел полученные деньги отдать нам.
Тэтч отказался.
Но отец сказал, что это необходимо, что нам не придется брать деньги, он просто создаст трастовый фонд для маленького мальчика, которого мы ждали.