Докки не испытывала угрызений совести оттого, что она, замужняя дама, думает о постороннем мужчине. Мишель сам вынудил её к этому. Она бы и раньше завела любовника в отместку мужу за многолетнее пренебрежение, но сердце ни к кому не лежало. Никто из её поклонников не мог сравниться с Мишелем. До вчерашнего вечера. Кареглазый юноша ворвался в её жизнь подобно урагану, сметая всё, что они с Мишелем сумели построить за время своего брака. Хотя, для разрушения того зыбкого основания, на котором зиждился их брак, хватило бы и лёгкого ветерка.
Вчера ночью, сидя в карете, Докки вдруг поймала на себе пристальный, изучающий взгляд мужа. Вернувшись домой с бала, Мишель отчего-то решил проводить супругу до двери её покоев. И снова как-то странно заглянул ей в глаза. Она не поняла их выражения – то ли любопытство, то ли удивление затаились в глубине его синих омутов.
- Докки, ты была сегодня невероятно хороша, - задумчиво произнёс он, поднося к губам её руку.
- Мишель … - от удивления Докки не нашла слов.
- Покойной ночи, дорогая, - прервал её супруг и неторопливо направился в свою спальню.
Докки никогда не запирала на ключ внутреннюю дверь, соединявшую спальни супругов. Отчего-то ей подумалось, что этой ночью Мишель придёт к ней. Не давал покоя его заинтересованный взгляд. Отчего он так смотрел на неё нынче? Она ждала его, но он так и не пришёл. И снова жгучая обида захлестнула её. Отчего муж пренебрегает ею? Другие мужчины находят её привлекательной. Мишель по-прежнему мил и доброжелателен, но холоден, как лёд.
Лёд и пламя. Не оттого ли, что муж, холоден, как лёд, в голову без конца лезут мысли о том горячем мальчике с огненным взглядом? Докки нравилась его решительность и напор, граничащий с наглостью. В нём чувствовались уверенность, мужская сила и надёжность. И пусть сейчас он ещё совсем мальчик, но пройдёт год или два, и все эти качества ярко проступят в нём. Рядом с ним хотелось быть слабой, нежной и беззащитной. Очень хотелось, но Докки понимала, что стара для него. Уже стара. Будь она хотя бы на пять лет моложе … Десять лет, разделяющие их - это бурная река, которую не хватит сил переплыть, в которой можно лишь утонуть. Что может принести ей любовь этого юноши, кроме страданий, когда он потеряет интерес к ней? А это неизбежно произойдёт, причём очень скоро. Но отчего же так мается душа, отчего всё её существо тянется к этому юноше?
Горничная поставила на туалетный столик серебряный поднос с чашкой кофе и горячей булочкой.
- Барыня, посыльный букет из цветочной лавки доставил. Прикажете принести?
- Принеси, Алёна, но вели посыльному обождать – я назад цветы отошлю. Лишь взгляну, кто прислал.
Докки взяла в руки чашку и сделала глоток восхитительно пахнущего кофе.
Алёна принесла букет.
- Иди покамест.
Докки, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула нежный аромат роз. Чудо! Изящные пальчики нащупали среди бутонов записку:
«Самой прекрасной! С любовью, В.П.»
Сердце замерло на несколько мгновений, а потом пустилось вскачь. Владимир! Докки в страстном порыве прикоснулась губами к листку бумаги. Затем свернула записку и вложила её в букет. Собравшись было кликнуть Алёну, Докки отломила один цветок и спрятала его в ящичек бюро.
- Алёна, вели вернуть цветы отправителю!
***
Владимир повертел в руках букет. Не приняла. Тяжело вздохнув, достал записку, собираясь скомкать листок, но остановился. Она ведь прочитала. Она держала этот клочок бумаги в своих красивых руках! Володя безотчётно поднёс листок к губам, прикрыв глаза. Докки!
Прошедшей ночью уснуть не удалось, настолько чувства переполняли его. Нервы были натянуты, как тетива лука. Раскинувшись на постели, он воскрешал в памяти удивительные ощущения, которые испытал во время танца с Докки. И душа его, и тело желали эту необыкновенную женщину. Всё в ней было восхитительно: и прелестное лицо, и очаровательная улыбка, и волнующий голос, и царственная осанка, и соблазнительная фигура. Как же дивно она сложена! Отчего-то мысли об её теле казались ему низкими, оскверняющими его возвышенную любовь к ней. Владимир в свои восемнадцать лет не был наивным, целомудренным юношей. Он изучил азы любовной науки в заведении мадам Дениз, куда частенько наведывались его товарищи-офицеры. То было скорее любопытство, чем потребность. Ему не нужны были другие женщины. Он любил Докки, только она одна царила в его душе. Владимир ругал себя за то, что в его голове рождаются низкие, пошлые, недостойные мысли применительно к ней. Но как было не думать, когда бальное платье открывало такие прелести: точёную шейку, покатую линию белоснежных плеч, пленительную грудь. С губ Владимира сорвался сдавленный стон. О Боже Всевышний, избавь меня от этих мыслей! От одних только воспоминаний на него накатывала волна неодолимого желания. Докки, несравненная Докки, что ж ты делаешь со мной?