***
Докки получила письма от мужа и от Владимира с известием о том, что Преображенский полк возвращается в Петербург. Слава Богу, всё закончилось! Не нужно более терзаться от неизвестности, когда долго нет писем, не нужно с замиранием сердца перебирать корреспонденцию, в надежде получить заветную весточку. Всё в порядке, и Владимир, и Мишель живы. Оба были ранены, но не тяжело. Её молитвы, которые она ежедневно возносила в храме, были услышаны!
Володя! Письма от него приходили очень часто и, казалось, чувство его все так же сильно. Но ведь прошло полтора года. Докки видела, что изменилась за это время, потеряла былую свежесть. Тридцать – это немало. Что почувствует Владимир, увидев её теперь? Милый, славный двадцатилетний мальчик. Будет ли она по-прежнему интересна и нужна ему? Эти мысли тревожили и не давали спать ночами, омрачая радость скорой встречи.
Не давало ей покоя и то, что идя на поводу у своего желания быть с Владимиром, Докки ломала ему жизнь. Что могла она предложить ему? Роль любовника стареющей дамы? Владимир достоин лучшей доли. Ему нужна нормальная семья, молодая жена, которая родит детей. Но как могла она нынче, любя его всем сердцем, добровольно отказаться от него? Разве смогла бы она отдать его другой женщине? Это было бы такой мукой! Но Докки могла бы заставить себя, она бы всё вытерпела, если бы точно была уверена, что так будет лучше для Владимира. Но ведь он любит её, и он будет страдать, если она решится порвать с ним. А причинять боль ему она не хотела.
Аннет сказала Докии, каким поездом прибудут преображенцы в Петербург. Сердце звало её на вокзал, чтобы скорее увидеть Владимира. Разум же подсказывал, что появляться там ей никак нельзя, ведь и Мишель тоже приезжает этим поездом. Но как усидеть дома, когда Володя возвращается? Хоть бы одним глазком увидеть его!
Глава 14
Прибывающий на Варшавский вокзал поезд протяжно загудел и начал сбавлять ход. Тотчас на платформу хлынула волна встречающих. Преображенцы шумной толпой высыпали из вагонов. Родственникам не терпелось обнять отцов, братьев, сыновей, вернувшихся домой. Владимир скользил цепким взглядом по людскому морю, стремясь разглядеть в нём родные лица. Он увидел генерала Аносова и Веру, пробиравшихся к нему сквозь толпу, и радостно заулыбался, махнув им рукой. Подойдя ближе, Вера бросилась к брату.
- Володенька, слава Богу, всё закончилось, и ты вернулся! – говорила Вера, целуя брата в щёки.
Её прекрасные карие глаза светились от счастья.
- Верочка, как же давно мы не виделись с тобой! – обнял Владимир сестру, отметив про себя, сколь сильно она переменилась.
- Пётр Васильевич, дорогой! – Владимир пожал руку и крепко обнял генерала, к которому всегда питал расположение.
- А родители, как они? – с тревогой спросил Владимир.
- У них всё хорошо. Две недели назад вернулись из Италии. Ждут тебя дома. И Киселёвы вечером подъедут. А я не утерпела! Безумно хотелось увидеть тебя, - щебетала Вера, восхищённо разглядывая повзрослевшего и возмужавшего брата. – Володя, ты стал таким … похожим на папеньку!
Командир отдал приказ к построению.
- Идите, Владимир. Вечером увидимся, - улыбнулся Аносов, привлекая жену к себе.
***
Офицеров распустили по домам, предоставив двое суток для отдыха. Поручик Протасов, взяв пролётку, направился от военного городка к гостинице, чтобы снять номер для встречи с Докки. Хотелось лететь к ней прямо сейчас, не медля ни минуты, сжать в объятьях и целовать до потери рассудка. Владимир судорожно вздохнул. Он помнил о данном Уварову обещании. Сегодняшний вечер, а может быть и завтрашний день, Докки должна провести в обществе мужа и родственников. Оплатив роскошный номер за три дня вперёд, Владимир направился в цветочную лавку. Он выбрал самый большой букет роз и, вложив в него записку, велел отправить посыльного на Миллионную улицу, в дом Уваровых.
***
А дома Владимира ждала его семья. Как только коляска остановилась у ворот особняка Протасовых, все домочадцы высыпали в холл. Мать, отец, сестра, тётушка, зятья – все по очереди обнимали его, целовали, смахивали слёзы с глаз.
Сидя в гостиной и отвечая на вопросы родных, Владимир с грустью думал о том, как постарели родители за два года. Он запомнил матушку весьма привлекательной сорокалетней дамой, а сейчас возле него сидела худенькая пожилая женщина с усталыми глазами и лицом, покрытым сеточкой мелких морщин. В светло-русых волосах её серебрилась седина. Как же быстро несчастья унесли её былую красоту! Владимир перевёл взгляд на отца. Он тоже заметно постарел. Прежде в его смоляных волосах была только одна седая прядь, а сейчас вся шевелюра была с заметной проседью. Гладкий прежде лоб изрезали глубокие морщины, меж бровей и у рта залегли складки, придававшие лицу хмурый вид. Лишь глаза его по-прежнему были весёлыми и лучистыми. Владимир подумал о том, что к женщинам время более безжалостно. Оно рано и немилосердно отбирает у них красоту, в то время как мужчины в том же возрасте остаются ещё достаточно привлекательными. Владимир взглянул на сестру. Вот кто, пожалуй, изменился сильнее остальных. С Верой он не виделся более трёх лет. Тогда ей не было и двадцати. Какой невероятной красавицей была Верочка в юности! Она и сейчас, конечно, очень хороша, но того пламени, которое полыхало в ней прежде, уже не было. Она стала другой, взрослой и уравновешенной. Безмятежной радости и беззаботного веселья уже не было в ней. Как, впрочем, не было и в нём самом. Как жаль, что их юность ушла так быстро. Пётр Васильевич, муж Веры тоже изменился. Он был почти на двадцать лет старше жены. Сорок два - не так уж много. Но тот, кто знал Аносова прежде, сразу заметил бы перемену. В его глазах не стало прежнего огня. В тридцать семь его смело можно было назвать молодым мужчиной, в каждом стремительном движении которого чувствовались сила и лёгкость. Сейчас не то. И дело даже не в едва заметной хромоте, которая осталась после ранения. Чувствовался в Аносове какой-то надлом. Наверное, причиной тому стала потеря отца, к которому Пётр Васильевич был сильно привязан.