Рядом была мать клана — и больше Йорна ничего не волновало.
— Я знала, что ты храбрый парень. Знала, что ты согласишься.
Йорн, как в тумане, кивнул. Он не особо понимал, о чем говорит мать клана, но с ней он согласился бы на что угодно.
— В эту ночь наш мир раскалывается. Дает трещину, — прошептала она совсем близко. Йорн чувствовал ее дыхание, чувствовал тепло ее тела, и голову его кружило. — Сквозь нее к нам приходит тьма.
Йорн ощутил ее руку у себя на предплечье — она сжала пальцы так крепко, что ему почти стало больно. Но он видел ее глаза, ее губы — такие близкие, такие манящие — и ему было все равно.
— Каждый год Раскол нужно склеивать. Однажды об этом забыли, и тьма поглотила этот мир. От тьмы погибли города...
Йорн сжал от боли зубы и опустил глаза. В его предплечье впивались не пальцы, а птичьи когти.
— ...потому что по тьме родились твари.
Йорн вскинул голову. За спиной у матери клана взметнулись исполинские черные крылья.
— Но им не хочется делиться с новыми: добычи на всех не хватит. Раскол нужно скреплять. Вот зачем я тебя выбрала.
Он выдохнул. Глаза у матери клана горели желтым. Не человеческие — глаза твари.
— Невинная добровольная жертва, — шепнула она совсем рядом.
Вспыхнули вокруг нитки огней. Зазвучала чистая музыка, поскакали меж руин отголоски смеха. Поплыли в мороке яркие бусы, обрывки одежд и плоти. Замелькали нечеловеческие лица — Йорн готов был поклясться, что узнал среди них отцовское.
А потом он понял, что так и не сошел с пепелища, но было уже поздно.
Вокруг уже взметнулись языки пламени.
Конец