Теперь, признавшись себе в том, что окончательно и бесповоротно сошел с ума, он стал совсем иначе смотреть на возможность подвозить Катю до дома.
Первая такая поездка была не очень-то удачной. Катерина смущалась, все время извиняясь, а он раздраженно отвечал, что неудобно должно быть ему: на часах почти десять, а они только уходят с работы. Вне пределов кабинета они оба не знали, о чем говорить. Стоя в пробке, обсудили все рабочие дела и замолчали. В сгустившейся тишине не было ничего уютного или приятного. Андрей рассердился, прежде всего на себя. Откуда эта робость, идущая подростку, но никак не похитителю женских сердец, которым он был когда-то, и уж тем более не инвалиду и аскету, которым он, по сути, сейчас является. И все же первой не выдержала Катя, спросила, что он думает по поводу премьеры фильма, мимо постера с рекламой которого они как раз проползали. Он что-то буркнул в ответ, а она не согласилась и стала с жаром спорить. Он удивился, усмехнулся, и стал ее дразнить и подначивать с самым серьезным видом. Она была умной, но не скучной, горячной, немного наивной. Впервые Андрей задумался над словами Димки, о том, что женщины без недостатков его не привлекают. Теперь Андрей готов был согласиться с этим. Все то, что раздражало его в других женщинах, не имело никакого значения, если речь шла о Кате. Ее недостатки, может, и не были продолжениями ее достоинств, но Андрею они почему-то нравились. И ее неуклюжесть, и робость не к месту, и явная неуверенность в себе. И то, что сейчас, сидя рядом с ним, она болтает о ерунде – тоже ему нравилось, вызывая невольную улыбку.
Их следующая совместная поездка уже прошла веселее. Андрей сам стал расспрашивать Катю о ее жизни, и с искренним вниманием выслушивал рассказы о семье, о детстве, о старых друзьях и о театрах-кино-музыке.
Он недоумевал: почему так интересны стали эти разговоры ни о чем? А теперь понял: это было сродни воровству – проникать в чужую жизнь, присваивать воспоминания, делая их частью своей жизни и обманывать себя мнимой возможностью сблизиться с Катей.
Уже не было необходимости врать себе, и можно было признать, что его любовь становилась похожей на болезнь, на одержимость. Как это было прекрасно и ужасно одновременно: каждый день по миллиметру отдавать другому человеку свою душу, быть готовым отдать себя целиком, когда придет время, всего, без остатка. Томиться предчувствиями… и тут же, как холодный душ: «Ты на себя в зеркало-то смотрел?» Какие могут быть предчувствия?
Если бы они встретились год назад! Заметил бы он ее? Неизвестно, но если бы заметил, то без усилий сокрушил бы ее сопротивление! Андрей попытался вспомнить, а были ли в его прошлой жизни отказы? Были, наверное, но только он их не замечал: к его услугам был мир, и один отказ ничего не значил. Да, если бы он был прежним… И однажды, подойдя к зеркалу, выискивая в своем отражении приметы того, блистательного Андрея, он впервые за год задумался об операции. Может, тогда у него появился бы шанс? Он не позволил себе об этом думать, не хотел разочарований и горечи поражений. Да и вообще: все это было нелепо и неуместно – его любовь. Это было так страшно и непонятно, это будило в нем самые низменные инстинкты и самые высокие помыслы, это перерождало душу, мучительно, болезненно, и в этом он не смог бы признаться никому, даже Димке.
Он надеялся, что любовь если не уйдет, то немного померкнет, растянется ветхой тканью по дням и перестанет его так тревожить, и вместе с тем, сам не замечая, он пестовал свои чувства, старательно приближая Катерину к себе, всеми силами стараясь оградить ее от всего остального мира.
Это было эгоистично и, возможно, глупо, но он ничего не мог с собой поделать и каждый день с ревнивой внимательностью выискивал в ее глазах зарождение чувства к кому-то другому. Выискивал и так боялся однажды увидеть…