Дима опять молча перевел взгляд на Свету.
Воронцова стала собирать со стола посуду:
– Он так на нее смотрел, Димка, что я бы на ее месте точно упала замертво. Словно она сделала ему лично, что-то такое, такое... И после этого он наговаривает на девочку.
Андрей хмыкнул, но возражать не стал.
– Так ты, Светлана, все же нас покидаешь? – Дима вздохнул, – Эх! Как же мы без тебя?
– Мужчины! – Света поставила на поднос последнюю чашку. – Ты что думаешь, беременность у меня может рассосаться?
– Поставь поднос, – скомандовал Дмитрий, перехватив руку Светланы. – Знаешь же, я сам донесу. Нечего тебе тяжести таскать.
– Тяжести? Три тарелки, три блюдца и три чашки?
– Я помогу! – Дмитрий поднялся, взял поднос. Света поспешила открыть перед ним двери. Они вдвоем прошли в конец коридора, где располагалась небольшая, уютная кухонька. Дима водрузил поднос на стол, Света стала составлять посуду в мойку.
– Как он? – Гринев закурил, поискал глазами пепельницу – не нашел, открыл окно, перегнулся через подоконник, выпуская тонкой струйкой дым в нагретый, сладкий воздух улицы.
– Ой, не знаю, Дим, – Светлана включила воду, натянула перчатки. – Он и правда так с ней говорить начал… грубо. Она, конечно, испугалась. Но не шрамов – это точно. Я же ей фотографию показала…
– Светка, ну ты даешь!
– Не могла же я допустить, чтобы она там в кабинете визжала? Правда? Так вот. Она не из-за вида его оцепенела, я уверена. Но если он так будет себя вести, то она тут не задержится.
Они замолчали. Дима курил, иногда болезненно морщась, словно у него разнылся зуб. Света мыла посуду, сосредоточенно выводя мыльной губкой круги по глянцевым бокам тарелок.
– Я пойду. У нас еще дел…
– Да, конечно.
Он уже закрывал дверь, когда Света окликнула его снова:
– Дим, поговори с ним. Нельзя так.
– Хорошо, хотя ты знаешь – он меня не послушает.
Дмитрий ушел. По заведенной традиции, во второй половине дня братья работали вместе – строили планы, разрабатывали стратегию, просматривали отчеты.
Света, споласкивая посуду, негромко вздыхала. Ей предстояло еще неделю проработать бок о бок с Катериной, ввести ее в курс дел, проследить за тем, как она справляется, и благословить в одиночное плавание. Светлана села рядом со столом, обняла свой уже округлившийся живот и закрыла глаза: «Все обязательно будет хорошо!» – повторяла она.
Света ушла пораньше – дежурный визит к врачу. Дмитрий уехал на встречу с потенциальным крупным заказчиком, который славился тяжелым нравом и только обаятельнейший Дмитрий Гринев, у которого ко всему прочему в друзьях была половина влиятельных людей Москвы, мог уговорить его на сотрудничество. Андрей остался корпеть над очередным авантюрным бизнес-планом. Он часто оставался на работе допоздна и уходил, когда все здание погружалось в звенящую, мистическую тишину.
Вот и сегодня он случайно бросил взгляд в нижний правый угол монитора и с удивлением понял, что уже почти девять вечера. Надо идти домой. А надо ли? Что делать в пустой квартире? Перекусить парой бутербродов и снова сесть за компьютер, снова работать, пока глаза не станут слезиться. Потом выпить таблетки, без которых даже смертельно устав, не уснуть и, упав на кровать, забыться тяжелым сном. Он ненавидел вечера, но и они не шли ни в какое сравнение с моментом пробуждения, когда он выныривал из сновидений. Приходилось снова, каждый раз болезненно остро, вспоминать, как изменилась его жизнь, заново привыкая к своей внешности, снова и снова встречаться глазами с незнакомцем в зеркале. Приходилось каждый день по новой заставлять себя встать, собраться, выпить кофе и сделать шаг за дверь. Днем он был защищен броней повседневных дел, ночью – снами, но вечером и утром, по дороге домой или на работу, стоя в пробках, он оказывался абсолютно беззащитен перед своей памятью, которую невозможно было заставить молчать, которую нельзя ампутировать, которая, не подчиняясь его воле, при малейшем удобном случае услужливо подсовывала то одни, то другие воспоминания. И не было никакой разницы – были ли это воспоминания детства, юности или дней, проведенных в больнице – все они шептали ему: «Твоя жизнь могла бы быть другой и ты, только ты, виноват в том, что нынче ты никому не нужный инвалид»...