Я замираю на середине шага. "Что?"
"Она ушла полчаса назад. Я подумал, что ты захочешь знать".
"Ушла?" спрашиваю я, когда паника захлестывает меня. "Куда?"
"Я не уверен. Она просто вышла на улицу. Я не видел, куда она пошла".
Я бросаюсь к пульту охраны и подхожу с другой стороны. "Покажи мне запись с камеры за это время".
Он пропускает видео до того момента, когда Ася вышла. Она пару мгновений стоит на тротуаре, на виду у камеры, потом уходит вправо. Через несколько минут она проносится мимо входа на огромной скорости. Я не вижу ее лица, но, судя по тому, как быстро она двигается, она была напугана до смерти.
"Позвони мне, если она вернется!" рявкаю я и бегу к выходу.
Я мчусь по тротуару, судорожно оглядываясь во все стороны, но нигде не вижу Асю. Неподалеку находится продуктовый магазин. Я захожу внутрь и спрашиваю кассира, не видел ли он девушку, подходящую под описание Аси, но он только качает головой. Я выхожу из магазина и иду дальше по улице, спрашиваю у людей, не видели ли они ее, захожу в другие магазины, но никто не видел убегающую девушку. Когда я дохожу до перекрестка в конце улицы, я разворачиваюсь и иду обратно. Здесь слишком людно. Вряд ли она пойдет туда, где большое скопление людей.
Ужас и тревога нарастают во мне с каждой минутой. Она не могла уйти далеко, так почему я не могу ее найти? Я должен был купить ей телефон, чтобы она могла позвонить, если я ей понадоблюсь. До сих пор мне это даже не приходило в голову, ведь мы почти всегда были вместе. Идиот!
Я замечаю группу детей, смеющихся на ступеньках перед зданием на другой стороне улицы, и бегу к ним.
"Вы видели девочку, которая пробегала мимо минут пять назад?" спрашиваю я.
"Желтое пальто. Длинные каштановые волосы?" - спрашивает ребенок лет девяти.
"Да." Я киваю.
"Кажется, я видел, как она бежала туда". Он показывает в сторону переулка за продуктовым магазином. "Она выглядела испуганной".
Я разворачиваюсь и перебегаю улицу, едва не попав под такси, и ныряю в узкий переулок. На первый взгляд он кажется пустынным, но я продолжаю углубляться, проходя мимо мусорного контейнера у задней двери бакалейной лавки. Запах гнилых фруктов, исходящий от мусорных баков, настигает меня, напоминая о том времени, когда я чувствовал только вонь испорченной еды. Я сжимаю руки в кулаки и огибаю угол, двигаясь между зданиями.
Это моя вина. Я должен был чаще выводить Асю на улицу, каждый день понемногу, чтобы она снова привыкла быть среди других людей. Я должен был настоять на том, чтобы она пошла к психиатру, или постараться убедить ее позвонить брату. Ей нужно вернуться к своей жизни, к своей семье. Я не сделал ничего из этого. Вместо этого я позволил ей спрятаться у меня. Со мной.
Мне нравится просыпаться, когда она свернулась калачиком у меня под боком - ее маленькое тело прижалось к моему, как будто даже во сне она подсознательно ищет моего присутствия. Или как она забирается ко мне на колени, когда мы садимся смотреть телевизор по вечерам, и кладет голову мне на плечо. Обычно она засыпает через десять минут, но я остаюсь на диване часами, и только когда уже глубокая ночь, я переношу ее в кровать. Это питает пробудившуюся во мне тоску, внутреннюю потребность постоянно держать ее в своих объятиях, знать, что она в безопасности, где никто и никогда не сможет причинить ей боль. Она живет у меня уже более четырех недель, но все еще продолжает ходить за мной по квартире, держась то за мою руку, то за подол моей рубашки. Приятно чувствовать себя нужным. Поэтому я прекратил попытки убедить ее позвонить родным. Эгоистичный сукин сын, в которого я превратился, хочет оставить ее себе.
Аллея сворачивает вправо и заканчивается большой бетонной стеной. Возле нее припаркован пикап. Вокруг никого нет. Я уже почти повернулся, чтобы идти обратно, когда заметил под пикапом что-то желтое. Я бросаюсь туда и останавливаюсь на месте. Там, между грузовиком и стеной, Ася лежит на боку, лицом к стене, а ее руки крепко обхватывают себя.
"Господи!" Я опускаюсь на колени и обнимаю ее. Она дрожит. Как только я заключаю ее в объятия, ее руки обхватывают мою шею, а ее ноги обвивают мою талию. Я кладу ладонь ей на затылок, прижимая ее лицо к своей шее.
"Все хорошо, mishka", - шепчу я. "Я здесь".
Жалкая.
Слабая.
Именно так я себя чувствую, когда Паша несет меня обратно в свою квартиру. Я не могу набраться смелости, чтобы поднять голову и посмотреть вверх, потому что боюсь, что снова сойду с ума. Вместо этого я уткнулась лицом в его шею.
Я не понимаю, почему он продолжает беспокоиться обо мне. Все, что я сделала, это ворвалась в его жизнь и устроила в ней беспорядок. Я с ужасом жду момента, когда он усадит меня и скажет, что мне пора уходить. Это обязательно произойдет, и, вероятно, скоро. Я для него никто. Я не могу продолжать портить его жизнь. Но одна мысль о том, чтобы покинуть его, заставляет меня содрогаться от ужаса.
"Давай примем душ", - говорит Паша, занося меня в квартиру.
В ванной он останавливается возле душевой кабинки, ожидая, что я отпущу его. Но я прижимаюсь к нему еще крепче.
"Ася, детка. Посмотри на меня".
Неохотно я поднимаю голову с его шеи и смотрю ему в глаза. Мне кажется, я никогда не встречала человека с такими глазами, как у Паши - поразительный, серый металлический цвет.
"Тебе нужно помыть волосы", - говорит он своим глубоким голосом, и кажется, что я чувствую его до самых костей. "У тебя везде машинное масло".
"Ты можешь это сделать?" говорю я и жалею об этом, как только слова покидают мой рот. Как будто я ему и так не в тягость.
Паша наблюдает за мной несколько мгновений, поднимает руку, как бы намереваясь положить ее мне на лицо, но передумывает и просто снимает очки.
"Хорошо." Он ставит очки рядом с раковиной и медленно опускает меня вниз.
Я снимаю пальто и свитер, затем туфли и джинсы. Паша терпеливо ждет передо мной, его взгляд прикован к моим глазам. Даже когда я снимаю лифчик и трусики, его взгляд не опускается ниже.
Это должно меня беспокоить - быть голой перед ним. Но это не так. Одна мысль о том, что мужчина смотрит на мое обнаженное тело, обычно заставляет желчь подниматься у меня в горле. Любой мужчина, кроме него. Я хочу, чтобы он посмотрел ниже. Прикоснулся ко мне. Поцеловал меня.
Я захожу в кабинку и включаю душ. Вода бьет на меня сверху, поток падает прямо на голову, заставляя струйки стекать по телу. Я неподвижно стою под струями и смотрю, как Паша снимает пиджак, туфли и носки и заходит в душ полностью одетым. Он берет с полки бутылку шампуня, наливает в ладонь в три раза больше, чем нужно, и смотрит на меня сверху вниз.
"Повернись", - говорит он, его голос хриплее, чем обычно.
Я отворачиваюсь от него лицом и протягиваю руку, чтобы выключить душ. Как только шум воды стихает, единственное, что я слышу, - это глубокое дыхание Паши. Его прикосновения начинаются с макушки моей головы, его руки массируют мне кожу головы. Биение моего сердца учащается. Он по ошибке взял свой шампунь, а не мой. Но я не остановила его. Я закрываю глаза и вдыхаю, позволяя аромату шалфея и цитрусовых заполнить мои ноздри. Не думаю, что когда-нибудь смогу связать эти два запаха с чем-то другим, кроме как засыпать рядом с Пашей.