"Что?"
"Его, умирающего. Медленно. Как я отрезаю от него кусочек за кусочком".
Я смотрю в его серые глаза, когда они смотрят на меня, и беру его лицо между ладонями. "Да."
Паша кивает. "Я собираюсь принять душ и переодеться. А потом мы уедем".
*
Это два часа езды на запад от города до ветхого дома, который выглядит не больше сарая. Паша паркует машину и поворачивается ко мне, беря мою руку в свою.
"Если ты передумала, я отвезу тебя обратно", - говорит он. "Ничего страшного, если ты не сможешь больше видеть этого ублюдка. Я вернусь вечером и позабочусь о нем".
Я смотрю на дом через лобовое стекло. Человек, который разрушил мою жизнь и помутил мой разум, находится за этой деревянной дверью. Паника зародилась в тот момент, когда я увидела его изображение на Пашином телефоне, и десятикратно усилилась во время поездки сюда. От одной мысли о том, что я увижу его снова, меня тошнит, но мне это нужно. Мне нужна месть. Может быть, то, что я увижу его смерть, поможет мне вернуть себя.
"Я готова", - говорю я.
Первое, что я замечаю, когда Паша открывает дверь дома, - это вонь, смесь рвоты и мочи. Это настолько мерзко, что я едва успеваю не опорожнить содержимое своего желудка. Внутри темно. Окна закрыты мохнатыми занавесками или прибитыми досками, и единственное освещение - солнечный свет, проникающий через открытую дверь. Я следую за Пашей, когда он делает два шага влево, и изо всех сил сжимаю его руку. Когда он включает свет, раздается щелчок. Это маленький звук, едва слышный, но в моей голове он отдается, как взрыв. Я хочу повернуться и посмотреть этому засранцу в лицо, но не могу заставить себя двигаться.
"Все хорошо, mishka ". Паша обхватывает меня руками и прижимает мое лицо к своей груди. "Он больше не сможет тебя обидеть. А я позабочусь о том, чтобы он больше никому и никогда не причинил вреда".
Я глубоко вдыхаю, смакуя запах Паши. Это запах безопасности. И любви. Было бы так просто попросить его убить этого сукина сына за меня. Но в глубине души я знаю, что должна сыграть эту мелодию сама.
"У тебя есть пистолет?" бормочу я Паше в грудь и чувствую, как он затихает.
"Да".
"Можно мне его взять? Пожалуйста".
Его хватка ослабевает, и его руки поднимаются вверх по моим рукам, пока не достигают моего лица.
"Ты не должна этого делать. Я позабочусь о том, чтобы он страдал".
Я поднимаю руку и касаюсь его щеки. Мой Паша. Всегда готов сражаться за меня. "Пожалуйста".
Он на секунду закрывает глаза, лезет в куртку и достает пистолет. "Ты умеешь стрелять?"
"Нет".
"Хорошо. Держи вот так". Он вкладывает оружие в мою руку и переводит мои пальцы в правильное положение. "Предохранитель включен. Когда будешь готова, снимешь его. Вот так. Ты должен держать пистолет крепко".
Я смотрю на пистолет. Он тяжелый. Намного тяжелее, чем я ожидала. Я сглатываю и поворачиваюсь лицом к человеку, который разрушил мою жизнь.
Он все еще находится в той же позе, что и на фотографии. Его ноги привязаны к балке наверху, руки болтаются. Однако с ними что-то не так. Они висят под неестественным углом. Трудно поверить, что это тот самый человек, которого я встретила в баре. Его грязная одежда порвана в нескольких местах. Засохшая кровь размазана по открытым частям его тела, испачкав рубашку и пол под ней. Его глаза закрыты, а одна сторона лица опухла. Он не двигается. Я бы подумала, что он уже мертв, но я вижу, как поднимается и опускается его грудь.
Я столько раз представляла себе этот момент. Мечтала заставить его заплатить за каждую гребаную секунду моей боли. Я думала, что если у меня когда-нибудь будет возможность отомстить, я захочу, чтобы он страдал так же, как и я. Но сейчас, видя его таким, я просто хочу, чтобы все закончилось.
Я преодолеваю расстояние между нами быстрыми шагами, пока не оказываюсь прямо перед ним. Его голова находится на одном уровне с моей грудью, а дурной запах вблизи становится еще хуже.
"Надеюсь, ты будешь гореть в аду", - задыхаюсь я и плюю ему в лицо. Глаза Роберта распахиваются, встречаясь с моими. Я снимаю пистолет с предохранителя и прижимаю ствол к переносице.
И нажимаю на курок.
В комнате раздается громкий выстрел.
Я обхватываю Асю левой рукой за талию, отводя ее в сторону, чтобы тело мертвеца не задело ее, когда оно покатится назад. Думаю, она даже не заметила, что я стою прямо за ней. Я выхватываю пистолет из ее руки, ставлю на предохранитель и выношу ее из дома.
Когда мы доходим до машины, я бросаю пистолет на заднее сиденье и опускаю Асю на землю, поворачивая ее лицом ко мне. Ее рука и рукав желтого пальто покрыты брызгами крови. Я расстегиваю и снимаю с нее пальто, бросая его тоже на заднее сиденье. Затем я снимаю свою куртку, просовываю руки Аси в рукава и застегиваю молнию. Она ничего не говорит, пока я ее одеваю. Ее глаза кажутся пустыми, когда она смотрит перед собой. Мне кажется, она даже не замечает меня.
Я не должен был позволять ей делать это. Когда она взяла пистолет и повернулась к этому сукиному сыну, я был уверен, что она передумает. Не думаю, что звук выстрела когда-либо так сильно меня потрясал.
"Mishka , - говорю я ей, вытирая кровь с ее руки о переднюю часть своей толстовки. "Пожалуйста, скажи что-нибудь".
Ася только моргает. Ее глаза остаются расфокусированными.
Маленькая белая снежинка приземляется на ее щеку. За ней приземляется еще одна. Я смотрю на небо. Идет снег. Я быстро хватаю капюшон куртки и натягиваю его ей на голову. "Пойдем домой, детка".
*
К тому времени, как я припарковываю машину перед своим зданием, легкий снег превратился в полноценную метель. Ася провела весь двухчасовую поездку, свернувшись калачиком на пассажирском сиденье и прижавшись лицом к моему плечу.
"Мы приехали", - говорю я.
Она кивает и выпрямляется, но глаза остаются закрытыми. Я выхожу из машины и обхожу ее спереди. Однако, когда я открываю пассажирскую дверь, Ася не делает никаких попыток сдвинуться с места.
"Давай занесем тебя внутрь". Я наклоняюсь и беру ее на руки.
Ветер дует мне в лицо, посылая снег в глаза, пока я несу ее к входу в здание. Парковка находится всего в сорока футах, но к тому времени, как мы доходим до дверей, мы оба покрыты снежными хлопьями.
Как только мы заходим в квартиру, я усаживаю Асю и снимаю с нее куртку. Затем я снимаю свою толстовку. Она черная, как и куртка, и снег еще не успел с нее сойти. Я бросаю толстовку за спину и приседаю, чтобы расстегнуть шнурки на ее ботинках. Мне нужно снова позвонить подруге-психологу доктора и спросить, что делать. Я не могу сказать ей, что позволил Асе убить человека, но мне нужен совет. А вдруг она регрессирует? Ее молчание меня пугает.