Хелен Каслман кивнула:
— Я и не собиралась ораторствовать, ваша честь. Мой клиент — ни в чем не повинный мальчик, жертва обстоятельств. Он потрясен тем, что произошло, он должен сейчас находиться дома, вместе с семьей, и готов предоставить все сведения, которые может затребовать суд. Благодарю вас, ваша честь.
Судья нахмурился:
— Обвиняемый выпускается под залог. Он должен находиться дома с девяти часов вечера до шести часов утра и обязан ежедневно отмечаться в полицейском участке Кромарти.
Послышались аплодисменты, шум, призывы соблюдать тишину.
Кэшин посмотрел на Хелен Каслман. Она наклонила голову и тонко улыбнулась ему в ответ. А он снова почувствовал себя подростком, который, умирая от желания, гадает, может ли такая красивая, богатая и умная девочка поцеловать его.
Они прошли мимо Хелен Каслман, у которой наперебой брали интервью прямо на ступеньках суда, но до самого участка не могли отстать от настырных телевизионщиков. Дав категорически отказался отвечать на вопросы.
— А для вас комнату обустроили, шеф, — доложил Кэшину дежурный полицейский. — Поднимаетесь наверх, там налево, и последняя дверь справа.
Оказавшись в комнате, Дав огляделся и только покачал головой.
— Обустроили? — присвистнул он. — Открыли засранную кладовку! Обустроили, называется!
Их взорам предстали сдвинутые столы, два компьютера, четыре колченогих стула, обрывки старых газет, бумаг, коробок из-под пиццы и гамбургеров, раскиданные повсюду пластиковые стаканы и ложки, сломанные ручки, мятые банки из-под напитков.
— Как будто в доме у студентов-художников, — проворчал Дав. — Бардак!
Он подошел к окну, открыл задвижку, попробовал было приподнять раму, но не сумел, со всей силы шарахнул кулаком по раме, снова попробовал. На шее у него напряглись все жилы, а рама все не поддавалась.
— Вот черт! — досадливо бросил он. — Здесь дышать нечем!
— Что, в горлышко побрызгать?
— Я тебе не астматик! — окончательно разозлился Дав. — Здесь просто дышишь воздухом, который уже десять тысяч раз прошел через чьи-то гнилые зубы, больные гланды и нездоровый кишечник.
— Я ничего такого не имел в виду. У некоторых бывает и астма, — заметил Кэшин.
Хочешь не хочешь, а жить им предстояло вместе.
Дав взял стул, сел, положил ноги в начищенных черных ботинках на крышку стола. Почти новые ботинки сверкали безупречной чистотой и ярко-желтыми подошвами.
— Ладно, ладно, — примирительно бросил Дав. — Я же сказал — нет у меня астмы.
— Ну и хорошо. Представляю, что начнется, если защите вздумается пристегнуть Люка Эриксена к делу Бургойна. Люк все равно погиб, так что ему без разницы.
— Если бы там был Донни, и ему досталось бы.
— Если бы был… — повторил Кэшин. — Вот в чем вся загвоздка. А если такое и случится, его старший брат повернет все в другую сторону: не был, не участвовал, и все такое.
Вдруг раздался громкий треск, и от неожиданности сердце отчаянно подпрыгнуло у Кэшина в груди. Веревка рамы прогнила, и половина рамы, с трудом приподнятая Давом, с грохотом открылась. Большое стекло дрогнуло, а в нем качнулся и окружающий мир.
Ворвался холодный морской воздух — соленый, чувственный.
— Вот, другое дело, — сказал Дав. — Совсем другое. Вообще-то лучше поздно, чем никогда. Куришь?
— Спасибо, нет. Все борюсь с вредной привычкой.
Дав зажег сигарету и начал раскачиваться туда-сюда на стуле.
— Я здесь человек новый, но, если вы не сумеете увязать Донни с тем домом, получится только, что он поехал в Сидней вместе с Люком и там они вместе пробовали продать часы Бургойна. Стоит сочинить более-менее правдоподобную историю, что он спокойно спал в своей постели в ночь нападения, и все — он свободен.
— Думаю, так и будет. Это система.
Дав кинул на него быстрый взгляд суженных глаз.
— Ох уж эти хитрожопые, которых освобождают. Знаешь, как они ухмыляются, глядя на своих товарищей? Сплошные распальцовки. Да легко! Полицейские ведь дебилы, хоть еще раз все это проделай. — Он помолчал и спросил: — А что там твой приятель Виллани говорит?
У Кэшина чесались руки врезать Даву, но он помолчал немного и ответил:
— Инспектор Виллани ничего не говорит. Защитник утверждает, что мать Донни подтвердила его алиби. Может быть, найдутся и другие свидетели.
Дав запрокинул голову:
— Удивляюсь я на некоторых женщин! Всю жизнь только и делают, что подтверждают алиби мужчин — отца, мужа, сыновей. Можно подумать, это их священный долг. Какая разница, что эти подонки делают! Ну и что с того, что отец лупит мать, что муж лапает няньку, что мой мальчик изнасиловал соседскую девчонку, — ведь он такой, такой…
— У нас нет доказательств, что Донни был с ними той ночью, — возразил Кэшин.
— Ну и что, это же классический случай, — ответил Дав. — Хопгуд прав. Бобби Уолш сделал так, что они наложили из-за этого в штаны. Начнут с освобождения под залог, а потом вообще все спустят на тормозах.
— Пошел бы ты Хопгуду это все рассказал. Он тебя сразу возьмет работать в Кромарти. Представлять его везде будешь.
Дав молча курил, не сводя глаз с потолка, и спустя некоторое время сказал:
— Я ведь черный, значит, по определению сочувствую этим даунтским мальчишкам. Ты ведь это имел в виду?
На подоконнике сидела чайка; круглые глаза, голова в линялых перьях — все это что-то напоминало Кэшину.
— Ну вообще-то есть правило: будь открыт всему, пока тебя не убедят доказательства.
— Ладно, шеф, буду открыт всему. А пока что придется пожить в мотеле «Смерть китам».
— В смысле — «Китобой»?
— Очень даже может быть. — Не вынимая сигареты изо рта, Дав взглянул на Кэшина. — Ну объясни же мне. Я все пойму. Надо — буду читать книжку до конца рабочего дня.
— Задание — возбудить дело против Донни и Люка, — ответил Кэшин. — Других указаний у меня нет.
— Я не об указаниях.
На продавленном стуле сидеть было больно, и настроение от этого не улучшалось. Кэшин встал, снял пальто, расстелил на полу старые газеты, лег и положил ноги на сиденье, согнув их буквой «Z».
— Это что? — удивился Дав. — Зачем это ты?
Кэшину его не было видно.
— Мне на полу лучше, — объяснил он. — Надо подумать, как нам выйти на мать Донни.
Дав склонился над ним:
— А смысл?
— Если она будет лгать, чтобы защитить мальчишку, то обязательно начнет волноваться. Они не знают, что у нас есть. Если Донни признается хоть в чем-нибудь, это будет очень даже здорово.
Тут Кэшин услышал, как открывается дверь.
— Ты один тут, мой хороший? — осведомился Хопгуд. — А Кэшин где?
Дав посмотрел вниз. Хопгуд обогнул стол и уставился на Кэшина будто на сбитого машиной кенгуру.
— Ну и какого хрена ты тут разлегся? — недоуменно вопросил он.
— Нам очень не хватало тебя в суде, — сказал Кэшин.
Подбородок Хопгуда был прямо над ним. Снизу Кэшину были видны волоски в его носу.
— А что я там забыл? — произнес Хопгуд.
— Нам бы надо поговорить с матерью Донни.
— В Даунт, что ли, хотите прокатиться?
Кэшину эта мысль вовсе не улыбалась, но он ответил:
— Если потребуется. Сюда мы ее все равно не вызовем.
— Ну как знаете, — бросил Хопгуд. — Только без нас.
— Мне надо переговорить с этим типом по делам аборигенов.
— Спроси у дежурного, где он там ошивается.
Раздался телефонный звонок. Дав поднял трубку одного телефона — оказалось, не ту, — схватил другую.
— Дав. Хорошо, шеф, да. Ушел нормально, да. Передаю. Инспектор Виллани, — без выражения произнес он.
Кэшин взял трубку:
— Да, верховный главнокомандующий.
— Джо, берем время на размышление, — сказал Виллани.
— В смысле?
— Пусть все устаканится. Я видел, какая толпа собралась сегодня у суда, — наши друзья с телевидения показали мне материал, который пойдет в вечерних новостях. Нам дают понять, что такие выступления никому не нужны.