— Итак, какой-то загадочный тип, который получал деньги много лет подряд, — сказал Кэшин. — Надо бы выяснить, кто такой.
Было слышно, как Дав забарабанил пальцами по столу.
— Видишь ли, — ответил он, — у меня тут всяких своих выяснений выше крыши. Даже это маленькое расследование и то заняло несколько часов.
— Дополнительные очки. Федералы будут гордиться тобой.
Послышались три коротких удара.
— Тут вот какое дело… Я не гожусь для расследования убийств, и то, что назначили меня, — ошибка. Меня не волнует смерть этого богатого старого пердуна. Меня не волнует, найдут убийцу или нет. Меня даже не волнует, что убийцами считаются погибшие, возможно, ни в чем не повинные люди.
Кэшин слушал и по очереди трепал собак по загривкам.
— А часы Бургойна? — спросил он. — Что-нибудь новое есть?
— Слушай, да отвали ты!
Пора было идти. Кэшин надел короткий старый отцовский плащ, темно-коричневый, весь в складках, похожих на морщины на лице угольщика. Примерно через год после того, как он поселился у Дугью, отец Берна отдал ему этот плащ, когда они как-то собрались на охоту с хорьками:
— Отца твоего. Вот, висел, тебя дожидался. Великоват чуть, но Мик-то был не маленький.
Они долго ходили под дождем, спустились с холма, чтобы защититься от противного ветра. Сухой сезон подошел к концу, и ручей начал заполняться водой. Собаки обиженно и удивленно смотрели на него, нюхали воду чуткими носами.
Кэшин засунул руки в большие клетчатые карманы. А тогда отец тоже был в этом плаще? Когда это случилось — днем, ночью? Перед тем как прыгнуть в «Чайник», снял ли он его, положив на каменную ступеньку?
Может быть, как раз на этой ступеньке они сидели с Хелен?
Стало холодно, и он свистнул собакам. Те одновременно повернули головы в его сторону.
Дождь был к лицу Кромарти. Старые канавы превращались в серебристые потоки, кирпичи, камни и черепица темнели от воды, листья вечнозеленых деревьев благородно сияли.
Кэшин остановился у кооперативного магазина, не выходя из машины, протер затуманенное боковое стекло и увидел, как мокрый толстяк толкает тележку супермаркета, хотя до него было далеко — целых четыре квартала, как двое мальчишек на скейтбордах явно прогуливают школу, как две женщины в бесформенных ситцевых хламидах спорят о чем-то прямо на ходу и, не соглашаясь друг с другом, сердито качают головами. Кэшин подумал, что никогда не понимал Кромарти, не знал, кто здесь держит все в кулаке.
О кулаке ему рассказал Синго.
«Это право бить, сынок. И еще право остановить того, кто бьет тебя. Вот это и есть кулак. Кулак — это ребята с миллионами и ребята, у которых ничего нет. Это ребята с тремя образованиями и ребята, которые в „Макдональдсе" меню прочитать не могут».
Конечно, кулак был у Бургойнов, когда их завод по производству двигателей давал работу половине города. Остался ли кулак у Чарльза после того, как завод продали? А зачем, собственно, он был ему после этого нужен?
Кэшин вышел из машины. Дождь намочил волосы, вода капала с бровей. В магазине он купил два мешка сухого собачьего корма, доехал до супермаркета, взял тележку и принялся кидать в нее все без разбору. За тем же молоком, хлебом или собачьей едой к Дерри Каллахану он теперь пойти не мог. Потом в рыбном магазине он купил еще несколько порций рыбного филе и направился в Кенмар.
На улице не было ни души, на миг утих ветер, и струи дождя начали падать отвесно. Нужно было еще купить мяса, и он остановился у магазина. За прилавком был новый продавец — толстый молодой коротышка с веснушчатым лицом и темными волосами. Они поздоровались.
— Отрежь-ка пару метров собачьей колбасы, — попросил Кэшин. — А Курт где?
— В Кромарти, у зубного.
— Помогаешь?
— Нет, постоянно. Похоже, для собак ничего нет, друг.
— Ну, давай что есть.
Парень взвесил колбасу, завернул ее в бумагу, положил в пакет.
— Теперь килограмма три костреца, — продолжил Кэшин. — Только от того куска, где уже кровь стекла.
Парень взял кусок, отрезал от него, сколько нужно, взвесил.
— Три триста пойдет?
— Возьму. Мясорубка чистая?
— Угу.
— Тогда проверни еще три кило мякоти. Только жира много не клади.
— А завтра сможете подойти?
— Занят, что ли?
— Ну, сейчас некогда.
— Тогда скажи Курту, что Джо Кэшин поищет другого мясника.
Парень постоял немного, подумал.
— Ладно, сейчас проверну, — сказал он.
Кэшин вышел, сел в машину, смотрел на дождь и думал, откуда он знает этого парня. Тот как раз заворачивал фарш, когда Кэшин открыл дверь.
— Ты ведь местный, да? — спросил Кэшин. — Как зовут?
— Ли Пиггот, — ответил он, неумело заворачивая толстыми пальцами фарш. — А вы не кузен Дугью?
— Точно. Знаешь Дугью?
— Не всех. С некоторыми в школу ходил.
— Ли Пиггот… А ты за наркотики в Кромарти не привлекался?
Парень моментально стал из розового багровым:
— Нет!
— Тогда, наверное, однофамилец. Мясник — хорошая работа, достойная. Люди ценят, когда мясник у них хороший. Они ему даже доверяют.
«Ты полицейский? Полицейский, — мысленно сказал себе Кэшин. — Вот и работай, создавай в своем поселке хорошую жизнь. Запугивай, устрашай…»
Последняя остановка — Порт-Монро. В участке царило запустение. Он вошел, посмотрел на свой стол: там лежал конверт со страницами факса от Дава.
Пора домой — впереди было целых пять недель отпуска. Дождь перестал, разгулялось, везде было чисто и свежо. Как много можно расчистить и построить за пять недель?
Ребб работал в саду. Он раскопал низкую дренажную стенку.
— Вот это да! — сказал Кэшин. — Что, эльфы, что ли, под дождем работали?
— Скажешь тоже — работа! Мне дождь не мешает.
— А мне мешает.
— Ну, так ты полицейский. Откуда тебе о работе-то знать. Для вас расстегнуть молнию — уже работа.
— Ты, видно, хорошо с Берном ладишь. Нахватался…
Они проработали часа два, откопали двадцать метров каменной кладки и остатки кованых железных ворот.
— Я тут пожевать приготовил, — сказал Ребб.
Они прошли в дом, Дейв вынул четыре аккуратно завернутых в бумагу сэндвича и разогрел их на гриле.
— Неплохо, — похвалил Кэшин. — Старинный рецепт?
— Какой там рецепт! Помидоры да лук.
Они вернулись, поработали еще час, а потом Ребб отправился доить коров.
— Старик пригласил меня в Кенмар, в паб, — предупредил он.
Кэшин провозился с полчаса, потом обошел участок и посмотрел, что уже сделано в саду и на стройке. Он вдруг почувствовал, что доволен тем, как идут дела, испытал гордость за самого себя. И еще, хоть работали они почти четыре часа, он почти не ощущал боли.
Но едва он распрямился после того, как положил еду в собачьи миски, его словно ударило током. Он медленно опустился на стул и долго сидел выпрямившись, закрыв глаза. Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем он отважился приподняться. Потом осторожно, неуклюже развел огонь, открыл бутылку пива и уселся за стол с бумагами.
Это были три медицинских заключения по Бургойну. Первое составили сразу, как он попал в больницу. Второе написал судебно-медицинский эксперт, который по требованию полиции осмотрел его на следующий день, насколько это было возможно в отделении реанимации. Третье сделал патологоанатом по результатам вскрытия. Причиной смерти Бургойна стал удар головой о каминную полку.
Эксперты установили, что синяки на его коленях, ладонях и ступнях возникли от передвижения на руках и коленях по жесткому ковровому покрытию. Гематомы на лице свидетельствовали о том, что Бургойна избивал человек ростом выше него, причем удары наносились обеими сторонами ладони шириной около девяти сантиметров. По спине его били, скорее всего, бамбуковой палкой, какой обычно подпирают садовые растения.
Кэшин открыл еще одну бутылку пива и выпил ее стоя, пытаясь представить себе только что прочитанное.
Старик поднимается с постели и ползет по длинному, застланному жестким ковром коридору.