— Собаку заведи, — посоветовал Кэшин. — И ружье. Они прошли по коридору. Щелкнул выключатель, осветив большую пустынную комнату, видимо переделанную из двух или трех поменьше, с новыми блестящими половицами. Из мебели там были только два стула и стол на низких ножках.
— Мебель расставить не успела, — сказала Хелен. — И книги еще не распакованы.
Он прошел за ней в кухню.
— Плита, холодильник, микроволновка, — сказала Хелен. — Стандартный набор, как у всех.
— Тогда и пироги готовые сойдут, — ответил Кэшин. — Тоже стандартные, как у всех.
Хелен сунула руки в карманы пальто, подняла подбородок. Кэшин видел, как натянулись жилы у нее на шее. У него бешено забилось сердце.
— Голоден? — спросила она.
— Глаза у тебя интересные, — проговорил Кэшин. — В кого?
— У бабушки глаза были разного цвета, — ответила она, чуть отвернувшись. — Ты в школе считался интересной личностью. Нравится мне это выражение — «интересная личность».
— Неправда. Ты меня в упор не видела.
— Ты такой был… отстраненный. И напряженный, как будто всегда под током. Ты и сейчас как под током. Есть в этом что-то такое… сексуальное.
— Как это — «под током»?
— Не спрашивай — это талант. — Хелен приблизилась, взяла его голову в ладони, поцеловала, отстранилась. — Ты не слишком отзывчив. А у полицейских бывает интим на первом свидании?
Кэшин обнял ее под пальто, прижал к себе, вдохнул ее запах, ощутил под пальцами ее ребра. Она оказалась более худой, чем он думал. Он задрожал.
— У полицейских обычно не бывает второго свидания.
Хелен взяла правую руку Кэшина в свою, поцеловала ее, потом поцеловала его в губы и повела за собой.
Ночью он проснулся — почувствовал, что она не спит.
— Ты все еще ездишь верхом? — спросил он.
— Нет. Неудачно упала и с тех пор духу не хватает.
— Я-то думал, идея в том, чтобы не сдаваться: упала — залезла?
Она погладила его:
— Залезла, говоришь?
Дом виднелся издалека — стрела сосновой аллеи оканчивалась строго у входной двери. Кэшин подъезжал к дому, и неяркие лучи закатного солнца неровно мелькали между стволами.
На стук открыла худощавая женщина с морщинистым лицом, одетая в темный спортивный костюм. Кэшин представился, показал удостоверение.
— Сзади, — сказала она. — В сарае.
Он прошел по бетонированному двору. Место напоминало не слишком строго охраняемую тюрьму — свежевыкрашенный дом за забором, в воздухе арбузный запах свежескошенной травы. Ни деревьев, ни цветов, ни даже сорняков…
В сарае со сдвижной дверью на северной стене мог свободно разместиться небольшой самолет. Кэшин не дошел до строения метров десять, когда в проеме показался мужчина.
— Мистер Старки? — спросил Кэшин.
— Он самый…
Перед ним стоял крупный, тяжелый даже на вид толстяк, с головой, формой и размером напоминавшей очищенную картошку, одетый в чистый синий комбинезон поверх клетчатой рубашки.
— Старший сержант уголовной полиции Кэшин. Поговорим?
— Ну, поговорим, — ответил тот и прошел в сарай.
Кэшин направился следом. Порядок здесь был как в кухне миссис Старки. Каждый инструмент висел на особом крюке. Железные столешницы двух длинных столов сияли под флюоресцентными лампами. За ними на доске со вбитыми в нее колышками строго по размеру были развешаны гаечные ключи, клещи, ножницы по металлу, ножовки, стальные линейки, струбцины, штангенциркули. Здесь же стояли большой и малый токарные станки, сверлильный станок, две шлифовальные машины, ножовочный станок, подставка с прорезями для ножовочных полотен и других приспособлений.
В середине помещения над квадратными стальными столами на цепях висели четыре старых, почти разобранных двигателя.
Высокий, тощий юнец, одетый как Старки, стоял у тисков и орудовал напильником. Оторвавшись от работы, он глянул на Кэшина через упавшую на глаза прядь волос.
— Иди поговори с матерью, Тай, — распорядился Старки.
У Тая из кармана торчала замасленная тряпка. Он вытащил ее, старательно протер станок, подошел к столу, вытер напильник, положил его на место.
Он вышел, так и не взглянув на Кэшина. Кэшин посмотрел ему вслед. Одно плечо у него было выше другого, и шел он неловко, боком, точно краб.
— С движками возитесь, — сказал Кэшин.
— Угу, — буркнул Старки, сузив глаза. — «Бургойн и Кроми». Чем могу помочь?
— Ремонтируете?
— Восстанавливаю. Движки-то — лучше не бывает. Вам что?
Кэшин заметил, что присесть в сарае негде.
— На Бургойне были часы, — сказал он. — Вы можете их опознать?
— Пожалуй что да.
Кэшин вынул цветной буклет, согнул так, чтобы была видна только фотография часов с простым белым циферблатом и тремя циферблатами поменьше.
— Эти, — сразу же сказал Старки.
— На нем в тот день были эти часы?
— Он носил их каждый день.
— Спасибо. Еще несколько вопросов, не возражаете?
— Да в чем дело? Его же пацаны из Даунта пристукнули, — ответил Старки.
И лицо его, и темно-серые, точно мраморные, глаза оставались равнодушными.
— Мы в этом не уверены, — сказал Кэшин.
— Во как! А что, этот сучонок Култер просто так в «Чайник» нырнул? Они это, больше некому.
Старки подошел к проему, сплюнул наружу, вытер губы, вернулся, грузно встал рядом, вопросительно наклонил голову.
— Вы с Таем были дома той ночью? — спросил Кэшин.
Старки снова угрожающе сощурился.
— Десять раз, что ли, вам повторять? В чем дело-то?
— Подойдите в участок, — сказал Кэшин. — И захватите с собой зубные щетки, так, на всякий случай.
Старки подвигал нижней челюстью — вперед и назад, вправо и влево.
— Знаете такого полицейского, Хопгуда? — спросил он. — Мой друг, между прочим.
Кэшин вынул мобильник, протянул ему:
— Можете позвонить.
— Надо будет — позвоню и без вас.
— Ну давайте я. Хотите?
Старки засунул руки в карманы.
— Мы были дома, спросите у нее. Мы вообще по вечерам редко выходим. Так только, мяч погонять.
— В «Высотах» еще работаете?
— Ну да, пока не продали.
— Платят там хорошо.
— Ну и что?
— Раза в четыре больше, чем ваш садовник тут получает. А может, даже в пять.
— Нас двое.
— Тогда в два раза.
— Так там и вкалывать приходится в два раза больше.
— Вы у него и за шофера были.
Старки положил тяжелую ладонь себе на шею.
— Да не то чтобы я его катал… Так, если в банк, в город. Он был не любитель ездить.
— А имя Артура Полларда вам знакомо?
— Нет.
— Вы знаете этого человека? — Он показал снимок Полларда, сделанный в полицейском участке, и взглянул Старки прямо в глаза.
— Нет.
Кэшин задумался, с какой бы стороны лучше зайти, и затем произнес:
— Мистер Старки, я вам так скажу — мы не считаем, что мальчишки из Даунта убили мистера Бургойна. Поэтому, если вы мне расскажете, что слышали, или видели, или, может быть, чувствовали…
— Не считаете, значит?
— Нет.
— Это почему же?
— Не сходится кое-что.
— Култера этого обвинили, так?
— Мы думали, что он замешан, поэтому и задержали.
— Это как понимать?
— Что вы подумали, когда услышали о нападении?
В мутных глазах Старки мелькнула искра.
— Что-что… Потрясен был, да.
— И все?
— Что ж еще-то? Здесь ведь такого не случалось.
— Он вам нравился?
— Да нормальный. Мы ж с ним не были друзья-приятели.
— Кто еще мог иметь на него зуб?
— В смысле, кроме подонков-грабителей?
— Ну да.
— Без понятия.
— В последнее время к Бургойну приезжали гости? Кроме приемной дочери, был кто-нибудь?
— Нет, никого не видел.
— А до того как это случилось, в «Высоты» никто не забирался?
— При мне — нет. Когда-то давно лошадей угнали. Проволоку перекусили и вывели трех лошадей из конюшни. Так у вас это дело должно числиться.