Мне нравился его вкус на моём языке. Нравилось, как он вздрагивал каждый раз, стоило мне сделаться чуть настойчивее. Я сжимал его влажные бёдра в ладонях до скрипа, продолжая вылизывать смуглую кожу.
Глаза Чангюна слезились. Я заметил, как пара слезинок скатилась по его вискам, перемешиваясь с капельками пота, и потерялась в складках скомканных простыней. Парнишка хватался обеими руками за простыни, не сдерживая громких стонов и выгибаясь под моими руками. Его кожа стала совсем горячей, как в лихорадке.
— Я люблю тебя… Люблю тебя… Люблю… — Чангюн извивался на кровати, постоянно выскальзывая из моих рук. И это мне тоже чертовски нравилось.
Я не мог оторваться от него. Широко вылизывал его чувствительное тело, несколько раз даже непроизвольно причмокнул губами, от чего парнишка издал особенно громкий стон. Его согнутые в коленях ноги дрожали всё сильнее и сильнее, а когда я коснулся его языком ещё глубже, то ощутил липкую тёплую жидкость на своих щеках.
Ноги Чангюна были широко расставлены, а на впалом животе виднелись белёсые капли. Парнишка дышал так глубоко, словно только что пробежал марафон. Мне казалось, что я слышал стук его сердца.
— Х-хён… Где ты… Х-хён… Что я… Хён… — Чангюн похлопал правой ладонью по простыням, пытаясь найти меня.
— Я здесь, рядом, я здесь, — зашептал я, наклоняясь над ним и обхватывая его лицо.
Его ладонь легла мне на щеку, и, ощутив влагу, Чангюн в панике отнял ее и схватился за уголок пододеяльника.
— Я… я… сейчас… — парнишка прижал ткань к моей щеке, стараясь вытереть мне лицо, но я лишь накрыл его ладонь своей.
— Тише, — я поднёс маленькую ладошку к губам и оставил на ней липковатый поцелуй. — Не думай об этом, ладно.
Моя рука опустилась на влажный живот Чангюна и мягко толкнула парнишку обратно на подушки. Я не ощущал ни грамма стеснения, лишь поток неконтролируемого желания — подарить ласку тому, в кого безвозвратно влюбился. Но всё же я воспользовался предложенной ранее простыней и вытер подсыхающие капли с лица. Это было странно, но я совсем не чувствовал той брезгливости, как в первый раз. Я уже мог себе признаться, что хотел его. Хотел так же сильно, как он меня. Это не укладывалось в моей голове… Как можно быть настолько возбужденным, даже не видя того, кто сейчас перед тобой?
— Хён, я весь красный, да? — снова обратился ко мне Чангюн, и я немного сам пришел в себя. — Я был не готов… Я же ничего не знаю…
— Теперь ты будешь знать, что приятно должно быть обоим.
Я улыбнулся, склонился над ним и поцеловал обе горящие щечки. Какой же он маленький, хоть и совсем уже взрослый. Мило смущается, слишком доверяет, почему-то думает, что недостоин получать ласку, однако ничуть не боится, когда оказывается прижатым к кровати.
Убрав ему волосы за ухо, я коснулся хрящика губами, затем виска и прикрытых век.
— Спасибо тебе за то, что появился в моей жизни. Кто, как не ты, раскрасил мою жизнь…
Я успел заметить только то, как в недоумении приоткрылись его губы, но он так ничего и не произнес. Голова моя закружилась, но стало легко. Я признался ему и себе, что мне приятно, что я не смогу без него, что я готов вообще ко всему, как бы на меня потом не смотрели.
Я чувствовал, как внутри меня все горело, как обжигало пальцы от одного только прикосновения, как скручивало живот, как в спираль закручивало меня самого. Я обхватил ладонями худенькие щиколотки, приложил их к своим щекам, а потом закинул ноги себе на плечи.
Я готов был умереть в этот момент, но как мог старался не допустить боли даже от первого проникновения, сгладить ее поцелуями, касаниями пальцев, шептанием тихих слов. Смотрел на влажные ресницы и узкие бровки, которые так выразительно хмурились в начале. Чангюн тянул руки ко мне, хватался за предплечья, ища во мне опору. Он впивался в мою кожу короткими ноготками и закусывал зацелованные мной губы.
Мне было тесно и оглушительно горячо. Всё тело пылало, и я сам дышал так же глубоко, как и Чангюн, привыкающий ко мне. Он ни разу не попросил меня остановиться. Когда он в очередной раз закусил губы, я поймал его стон своими губами. Тонкие руки тут же обвили мою шею, а ноги сильнее прижали за поясницу.
Этот мальчишка был мне настолько дорог, что хотелось, чтобы он никогда не знал никакой боли, никакой агрессии и злобы. Хотелось, чтобы стоны с этих красивых губ были только оттого, что ему очень нравится, хотелось видеть его улыбающимся и ощущать его маленькие ладони, которые всегда держали так крепко, когда он чего-то боялся или не понимал. Хотелось еще раз услышать его тихое, но такое томное и полное чувств: «люблю».
Я чувствовал липкость на своем животе, чувствовал изнеженное моими ласками тело под собой и не мог насытиться этими ощущениями. Ловил губами его слезинки, а когда немного трезвел от удовольствия и замедлялся, касался его влажных щек.
Для меня стало особенным и значимым — держать его худенькое тело, каждый раз чуть стыдливо вздрагивающее, когда становилось слишком хорошо, ощущать кожей его влажное дыхание, каждый раз обнимать до хруста в ребрах, отвечая на его робкую просьбу никогда не отпускать. Только с ним рядом я начал быстро засыпать, когда он бормотал во сне что-то неразборчивое. Как и сейчас, я брал его ладонь своей рукой, медленно целовал каждый пальчик, пока он не успокаивался, пока не понимал, что я рядом.
И мне хотелось оставаться с ним рядом. Как я тогда, сливаясь с ним в одно целое на смятой кровати, мог думать о каких-то чужих предрассудках и о том, что делаю что-то неправильно? Я сделал так, как решил в определенный момент своей жизни. Я сделал так, потому что хотел этого и физически, и морально. Наверное, в первый раз в жизни я сделал так, как хотел именно я, а не как диктовали навязанные стереотипы.
Наедине с собой я сознался, что такого секса у меня никогда не было. Мы оба были мокрые, словно только вышли из душа. Его нога была зажата между моих, и несмотря на то, что нам было жарко, как в эпицентре пожара, мы не спешили оторваться друг от друга. Его мокрая голова касалась моего лица, а я улыбаясь ловил губами торчащие иглы его волос, обнимал дрожащие плечи и сам пытался успокоить готовое выпрыгнуть сердце. Он чувствовал это, прикоснулся губами к моей груди, что-то тихо прошептал и положил на неё свои ладони. И вот тогда я заревел… тихо… Глотал слезы и вытирал их подушкой. Я не мог его предать и окончательно отказался от конкурса и денег.
Чангюн отстранился от моей груди, задел её подбородком и поднял голову.
— Х-хён, ты слышал, ч-что я тебе говорил? — его голос звучал сипло из-за всё ещё сбившегося дыхания и из-за громких стонов.
— Слышал… — я немного отодвинулся от него и положил свои ладони ему на плечи. Глаза парнишки были обращены ко мне, а я ловил их волшебный блеск. — Можно я тоже буду любить тебя?
Последние слова я прошептал ему на ухо. Я почувствовал, как Чангюн вздрогнул.
— Но я такой… — нерешительно начал он.
— Чудесный… — я поцеловал его в щеку.
— Но… — парнишка всё ещё в упор «смотрел» на меня.
— Красивый… — я коснулся губами другой щеки.
— Но хён… — Чангюн опустил глаза.
— Будешь себя обижать, я буду обижаться на тебя, — я подхватил его подбородок пальцами и мягко коснулся его губ, а потом кончика носа.
Чангюн поморщился, пытаясь меня слегка оттолкнуть, но я только сгреб его в охапку и повалил обратно на кровать, нависая сверху. Чангюн робко вытянул руки вверх, нащупывая мои плечи.
— Не отпускай меня, хён… — прошептал парнишка почти одними губами.
— Я никогда не отпущу тебя, Гюн-а, — я снова склонился над ним, вовлекая в глубокий поцелуй.
Мой сон был слишком сладким или глубоким, чтобы я услышал будильник в такое раннее утро. Я машинально выключил его и снова на автомате повернулся к тёплому телу рядом. Парнишка уткнулся в изгиб моей шеи, тихо сопел, пока я оглаживал ладонью его немного влажную макушку. Я не помнил, как снова забылся сном, и как долго я спал после, но проснулся от робкого прикосновения миниатюрной ладони к своей щеке.