Из-за того, что я рано ездил в офис, у меня появилась привычка вставать рано даже в выходные. Я касался губами тёплого лба Чангюна и удалялся на кухню, чтобы приготовить завтрак. Иногда я слишком увлекался процессом и вздрагивал от робких объятий со спины и скромного шёпота: «Доброе утро» в свою спину. Обычно парнишка спрашивал меня, что я готовил, а я никогда не говорил ему, надеясь сделать приятный сюрприз. Чангюн же мило надувал губки и терпеливо ждал меня, а когда пробовал мою стряпню, загорался таким восторгом, что я готов был даже расплакаться от его искренней радости. Мне просто хотелось, чтобы он чувствовал себя любимым.
Иногда я замечал Чангюна, копающимся в своих вещах. Я никогда не задавал ему вопросов, а он никогда не начинал разговоров сам. Он подолгу сидел возле стопки с одеждой и что-то вдумчиво перебирал или высчитывал. По крайней мере, со стороны это выглядело так. Борясь со своим внутренним чувством беспокойства, я находил в себе силы успокаиваться и убеждал себя, что, если Чангюну что-то понадобится, он обязательно обратится ко мне, ведь уровень доверия между нами стал максимальный. Правда же?
Но всё тайное рано или поздно становится явным, и это я тоже знал. В ту пятницу я взял работу на дом, чтобы остаться с Чангюном дома. Слава Богу, Минхёк давал мне поблажки и разрешал иногда работать из дома, зная, как я был загружен. Был уже поздний вечер, и мы с Мин-хёном завершили видео-звонок, длившийся часа два. Очередные правки, очередные обсуждения проектов — как же я уставал от всего этого! Но меня всегда грела мысль о том, что ещё немного, и я смогу прийти к уже спящему Чангюну в спальню и наконец-то обнять его.
За окнами разыгрывалась привычная непогода, и Кью совсем не спалось. Пёс сначала бегал по квартире, постоянно лая на окно и прячась от звуков грома, а потом даже сам попытался уснуть вместе с Чангюном. Но надолго его, вероятно, не хватило. Поэтому я мог слышать, как он изредка скрёбся в гостиной, шелестя какими-то вещами. Делать ему замечания я не стал, ссылаясь на свою усталость.
— Если я кончусь раньше, чем эта неделя, в своей смерти прошу винить нашего заказчика, — пробубнил я в монитор, отрисовывая очередной макет.
И почему люди так по-идиотски себя ведут, скидывая в пятницу вечером то, что можно было отправить в начале недели? Приготовив очередное ругательство, я уже было собирался послать эмоциональное голосовое сообщение Минхёку, как вздрогнул он громкого гавканья.
Кью вбежал в кухню, держа что-то в своей пасти и громко стуча по полу когтями. Я тут же прижал палец к губам и недовольно зашипел, словно говоря псу замолчать.
— Неужели ты не видишь, что Гюн-и спит? — возмущался я громким шёпотом, пытаясь поймать юркого пса за ошейник. — Если он проснётся, я закрою тебя в прихожей!
Но Кью меня совсем не боялся, наворачивая уже, наверное, круг десятый.
— Да остановись же ты! — я вскочил и одним рывком поймал собаку.
Кью совсем не злился, а только устремил свои чёрные глаза-бусинки на меня. Тогда-то я и заметил в его пасти какой-то старый предмет, напоминающий потрёпанный бумажник.
— Что это у тебя? Ты что, рылся в чужих вещах? — Кью послушно отдал мне вещь.
Я повертел в руках незнакомый мне бумажник и нахмурился. Таких аксессуаров я точно не носил, значит, это было не какое-то моё старьё, которое откопал непоседливый пёс. Проведя пару раз по торцу бумажника, я нащупал пальцами маленькую нашивку с именем «Им Чангюн». Я вздрогнул, будто от звука грома, и нерешительно взглянул на пса, а потом снова на бумажник. Но Кью выглядел более чем спокойно.
— Ты хочешь, чтобы я открыл его? — медленно проговорил я, недоверчиво косясь на пса. — А разве можно рыться в чужих вещах?
Кью лишь взмахнул хвостом и, решив, что его миссия на сегодняшний вечер выполнена, отправился в коридор и завернул в комнату, оставляя меня наедине со своими вопросами.
За всё время жизни с Чангюном мне и в голову не приходило рыться в его вещах. Я даже ни разу не прикоснулся к проигрывателю, который он привёз с собой. Сейчас же я как будто держал самую сокровенную частицу жизни Чангюна в своих руках и не знал, что с ней делать. Любопытство разгоралось с каждой секундой. И даже если я знал, что верну всё на место и ничего не украду, в душе царил настоящий хаос. Меньше всего мне хотелось предавать Чангюна, я даже мысли такой не имел. Но может быть, я смогу получить хотя бы немного ответов на свои вопросы?
Посидев пару минут в полумрачной кухне, освещаемой лишь настенным светильником и монитором, я всё же решился открыть бумажник Чангюна. Никакого шока я не испытал — бумажник был набит какими-то свёртками денег и смятыми кусками то ли картона, то ли цветной бумаги. Снова взглянув на коридор, где недавно скрылся Кью, я решил достать бумаги, запоминая, как они расположены, чтобы вернуть их в состояние, максимально близкое к начальному.
Стоило мне развернуть несколько кусочков картона, которые оказались смятыми брошюрами, мне показалось, будто я открыл портал в другое измерение — настолько волнительно это ощущалось. Я видел картинки с текстом, а также с выбитыми вокруг выпуклыми точками. Эти брошюры были сделаны специально для слепых, чтобы они могли их понять. Я разглядел несколько небольших, немного выцветших изображений врачей и пациентов с приборами на глазах. Попытался прочитать чуть потертые буквы. Как только до меня дошёл смысл брошюр, внутри будто что-то оборвалось. Операция по восстановлению зрения. Значит ли это, что Гюн-и?..
Не дав себе отойти от шока, я уже без стеснения снова заглянул в бумажник и нашёл тонкую стопку денег, замотанную в одну из похожих брошюр. Я закусил нижнюю губу, чтобы сдержать слёзы, развернул бумагу и попробовал сосчитать деньги. Перед глазами всё плыло, на нижнем веке опасно держались слезы. Кое-как, сбиваясь, я сосчитал скудную сумму вон и заплакал. Закрыл глаза предплечьем и отдался рыданиям. Я не помнил, когда так плакал в последний раз, и от чего. Тех денег, которые лежали внутри, было настолько мало, что едва бы хватило на полный медицинский платный осмотр. Мне хотелось закричать, и я закусил ладонь, чтобы хоть как-то успокоиться. Боль в груди ощущалась так сильно, словно меня пронзили насквозь чем-то острым.
Всё это время Чангюн пытался собрать деньги на операцию. Я сразу вспомнил его скудный набор продуктов, вспомнил, насколько пустым был его дом, вспомнил несколько его вещей — он никогда не покупал себе новой одежды и не просил об этом меня. Мне же было неловко предложить ему это, поэтому я просто отдавал ему свои вещи, отмечая про себя, как мило он в них выглядел.
— И ты… ты не говорил мне, — прошептал я одними губами сам себе. — Всё это время…
Я всхлипнул. Не помня, сколько я так просидел, я кое-как собрал себя в кучу и аккуратно убрал бумажки в кошелёк Чангюна. Закрыл крышку ноутбука и поднялся на ватных ногах из-за стола. Опрокинул в себя несколько стаканов воды. Мне немного полегчало, и я хотя бы смог спокойно и не рвано дышать. Вернувшись в гостиную, я застал Кью тихо спящим на диване, а неподалеку от него увидел раскиданную стопку вещей Чангюна — пес действительно в ней рылся. Я покачал головой, боясь признаться себе, что был благодарен Кью за его поступок, и сложил все вещи Чангюна заново, спрятав бумажник между ними.
Ноги едва держали меня от усталости и недавнего эмоционального потрясения. Я кое-как вышел из гостиной, дошёл до спальни. Чангюн спал на нашей с ним кровати, закинув руку на мою подушку и прижавшись к ней носом. Я просто не мог не улыбнуться, глядя на него. Скинув с себя толстовку и оставшись в шортах, я лёг на кровать возле Чангюна. Парнишка спал, и наверное, ему снилось что-то приятное, ведь он улыбался во сне. Мне захотелось поцеловать его, но я побоялся, что могу его разбудить.