А увешанные Железными Звёздами ветераны разговаривали с нами каждую неделю и это состояние — весёлое и замечательное желание рвануться в бой — поддерживали и накручивали.
В итоге вся моя сотня, в которой я был лучшим по психофизическим и генетическим показателям, состояла из круглых идиотов, страстно жаждущих оплодотворять и убивать, а потом и умереть, весело и замечательно. Средний недочеловек с Мейны умнее, когда ещё только выползает из пелёнок и учится говорить.
Да… Проныра, тебя это «недочеловек» не бесит? Прости, не могу ничем заменить, когда говорю о Кэлноре. Я знаю, кто тут «недо», но из песни слова не выкинешь. Если можешь, воспринимай это, как термин, что ли. Я тогда думал и говорил именно в этих терминах — и весь Кэлнор говорит в этих терминах, ты имей в виду. Штришок к общей картине.
Ну так вот.
Моя Сотня год была лучшей по всем нашим дисциплинам, а главное — по физической подготовке. И нас с гордостью проводили родители: такие мы были лучезарные мальчики, храбрые воины и первопроходцы, покорители космоса, дивно одинаковые, идеальный строй — расплывались в объективах видеокамер от слёз умиления у взрослых.
Транспорт до военной базы — сильные эмоции. Мы себя ощущали уже АстроДесантом — ну так нам всем же имплантировали знак Железной Когорты на щёку ещё в зародышевом состоянии, мы сроду — Железная Когорта, часть той силы, которая… в общем, перед нами трепещет Вселенная.
Во время стартовых вибраций корпуса нашего транспорта мы просто-таки чувствовали, как она трепещет. Но — военная станция куда круче, чем банальный мирный транспортник, где нам и с антигравитационных кресел встать без разрешения не позволяли.
Нас повели на экскурсию. Какой был восторг, дух захватывало: десантные модули, ракетный отсек, ангар для истребителей… На этой станции, верно, постоянно принимали детей — смену, так сказать. Репертуар уже отработали. И даже штурмовые скафандры держали нашего размера — правда, парочку, не больше, но всё равно, нам больше-то и не надо…
Ветеран привёл нас в отсек, где хранились скафандры, и показал, как они выглядят не на видео, а наяву. Детский размерчик, конечно, огорчал рядом с теми, что для взрослых, но детские были сделаны очень точно и достоверно. И мне предложили надеть скафандр и почувствовать себя настоящим штурмовиком.
Это и спасло мне жизнь. Каприз судьбы, хохмочка случая. Восторженный идиотик-ЮнКом, трясясь от восхищения, влезает в скафандр, чтобы поиграть в суперубийцу — и в это время звучит боевая тревога.
Оцени уровень моего восторженного идиотизма: я обрадовался. Я успел просто задохнуться от счастья: я же сейчас увижу всё это интересное, как наши раскатают в клочья недочеловеков, возьмут пленных, превратят их в контейнеры для наших генов — ну, я успел всё это себе представить в ярких красках перед тем, как потерять сознание.
А потом очнулся мордой в кровавой каше. Ладно, не мордой, защитным стеклом скафандра. Еле отодрал себя от пола, тёр-тёр стекло перчатками, но жидкие компоненты крови испарились, остались сухие красные полосы. Впрочем, и через это красное, размазанное — мне хватило рассмотреть.
Я в отсеке один выжил. Спасло, что скафандр делали, как точную копию штурмового — всё болело, но экзоскелет выдержал, кости остались целы. Прочих большей частью просто размазало — прямое попадание, в переборке дыра, через соседний отсек — кусок черноты за отсутствующей бронёй. Кого не расплющило ударной волной, тот умирал дольше и тяжелее; я заглянул в лицо ветерану-экскурсоводу — и снова отрубился на какое-то время. Мне ещё крупно повезло, что вырубился, а не блеванул внутри шлема.
И никто меня не спас и в чувство не привёл. Я опомнился там же, в том же положении. Дыра, мясо, кровь. Уже тогда я понял, что про войну взрослые всё врали — все взрослые, и мои родители тоже — а на войне всё не так, как в сказках, на картинках. Я начал соображать — и рядом не было никого, чтобы снова вывихнуть мои мозги. Я впервые в жизни тогда начал думать сам.
Потому что, хоть я ничто, а Кэлнор — всё, Кэлнор мне сейчас на помощь не придёт. А я себе нужен. Мне хочется жить. И я забарахтался, как какая-то неразумная тварюшка ничтожная, которой в мясорубке подохнуть бы, да не хочется.
Я стал делать то, чему учили. Отсоединил столько кислородных баллонов, сколько мог унести. Выбрался в шлюз между отсеками, загерметизировал, выровнял давление — оно никак не выравнивалось — и вышел в технический сектор. Он был не развороченный, а просто мёртвый; я — отличник, я догадался про электромагнитный импульс.