Я сжал кулаки и сказал:
— Товарищи недочеловеки, а можно попросить?
Они все замолчали и уставились на меня.
— Что? — спросила Мать Хейр.
— Можно мне посмотреть, где вы живёте? — сказал я, глядя прямо ей в лицо. — Клянусь Великим Сыном, расой и кровью, я ни до кого даже не дотронусь. Хотите, я буду ходить в скафандре, даже в шлеме. Я только посмотрю — а потом вы меня убьёте, товарищ Мать Хейр. Или кого-нибудь попросите, если вам самой будет тяжело.
Недочеловек с гребнем расхохотался, и нги улыбнулся. Шед присвистнул, нагнулся ко мне и спросил:
— Зачем тебе, кэлнорец? Какая разница, где сдохнуть, малыш?
Я не мог объяснить.
— Пожалуйста, товарищ недочеловек, — сказал я так любезно, как смог. — Хотите, вы сами меня потом убьёте? Я только посмотрю немного, как вы живёте в своём мире.
Тогда Шед выпрямился и сказал своему сброду:
— Вы как?
Никто ничего не ответил — не согласились, но и не возразили, и Шед сказал Матери Хейр:
— Можешь забрать его себе. Под твою ответственность. Как только доберёмся до дома, я сам прослежу, чтобы его осмотрел наш лепила — и подумаем вместе, что с ним делать. Понимаю, что глупость… но ребёнок, ладно… глаз не спускай. На цепь посади. Пусть ходит в скафандре. Ни шагу от тебя. Дёрнется — убей. Можно тебе доверять, или ты совсем расклеилась?
— Мне его жаль, Шед, — сказала Мать Хейр. — Но если я замечу, что он пытается пакостить — пристрелю, и рука не дрогнет.
— Ну и всё, — подытожил Шед. — Забираем отсюда всё ценное, что сможем унести, и валим. Тухло тут, Кэлнор всё-таки.
— Пойдём, ценное, — сказала мне Мать Хейр и усмехнулась.
И мне стало как-то… неспокойно, странно. Надо было что-то сделать, сказать — я не умел. Я ещё не всё понял, вернее, не понял ничего, кроме того, что не умру вот прямо сейчас.
И ещё я понял, что ужас перед Кэлнором — тоже враньё. То есть, может, кэлнорцев в какой-то степени и боялись, но сильнее ненавидели. И брезговали. И от этого «тухло», сказанного Шедом, в моём бедном мозгу что-то сломалось окончательно.
Я отломился от Кэлнора. Будто услышал этакий пластмассовый хруст.
Недочеловеки-мужчины остались собирать трофеи на погибшей станции, а Мать Хейр увела меня к себе на борт. И я впервые оказался на чужой территории.
Тут всё было другое, даже запах. Внутри крыльев Матери Хейр царил беспорядок — не беспорядок, но и следа не замечалось стерильной упорядоченности Кэлнора. Я рассматривал её машину — и мне казалось, будто тут всё собрали из разнородных кусков, заботясь только о том, чтоб заработало. Без лоска и глянца. Даже пилотское кресло в рубке было обтянуто чем-то необычным, вроде цветного меха, а на центральном пульте, между панелями, Мать Хейр прикрепила крохотную фигурку из тёмно-жёлтого металла, обнажённую женщину ростом с палец.
Мортис, культ женщины, всё мне на тот момент было понятно — я же учился распознавать среди недочеловеков контейнеры и мусор. Мортис у нас классифицировали базой контейнеров средней паршивости, но не мусора, всё-таки.
Я хотел остаться в рубке, но Мать Хейр сказала:
— Иди в каюту. Умеешь пользоваться диагностом? Подключись; потом расскажешь, всё ли с тобой в порядке.
— Со мной всё в порядке, — сказал я. — Меня учили самодиагностике, товарищ Мать Хейр.
Она кивнула и чуть нахмурилась.
— Зови просто Мать Хейр. Или просто Хейр, какая я тебе мать…
— Но те вас так называли, товарищ, — попытался возразить я. — Они точно не ваши дети.
— Это другое дело, — отрезала она.
— А чья вы мать на самом деле, товарищ? — спросил я. — Ведь они вас не просто так называют Матерью, да?
— В каюте есть голограмма, — сказала она. — Иди посмотри. Иди туда, не мешай мне.
Я смотрел на неё и думал, что всё понимаю. Она думает, что я — себе на уме, что у меня есть какой-нибудь не по возрасту грязный план. И что она права.
Потому что он у меня был. Сразу появился в голове, сам собой. Понимаешь, Проныра, Кэлнор не сбросишь с себя, как одежду — Кэлнор в генах и в костях, в извилинах, в душе, внутри. Чтобы совсем убить его в себе, надо убить себя — я не мог. И думал, что смогу стать агентом Кэлнора в их мире, когда вырасту. Если они не искалечат меня, у меня может быть потомство.
Я — бомба. Моё назначение — взорваться. Я шёл в каюту и думал: Мать Хейр жалеет, что не пристрелила меня — и, наверное, правильно делает. Я вёл себя, как предатель, но, наверное, смогу что-то исправить. Стать генетической бомбой Кэлнора в их ненормальном мире.
Думать об этом было тошно — и вот это уже не получалось объяснить.