— Тебе нужно поговорить с ней, — говорит Ли, точно угадав, о ком я думаю.
— Оставь меня в покое.
Брат смотрит на меня, поднимая руку, чтобы убрать волосы с глаз. Гнев, а также нотки разочарования в его взгляде, так сильно напоминают мне нашего отца, что у меня начинает болеть в груди.
Даже находясь за много миль отсюда, этот властный ублюдок умудряется проникнуть в мою голову.
— Лу...
Вскакиваю так быстро, что табурет, на котором сидел, с грохотом падает на пол, и я оказываюсь нос к носу с ним.
Мы одинакового роста, одинакового телосложения, и я знаю, что мы равны по силе, так что, когда дойдет до драки, мы оба способны постоять за себя.
Моя грудь вздымается от гнева, что у него хватает наглости стоять здесь и говорить мне, чтобы я просто оставил все в прошлом.
Сжимаю и разжимаю кулаки, пока мое тяжелое дыхание обдает его лицо.
— Давай, придурок. Ударь меня, если тебе от этого станет легче.
У меня челюсть сжимается от сдержанности.
Я знаю, что на несколько секунд, после того как боль пронзит мою руку, это будет действительно стоить того, но смотреть на его чертово покрытое синяками, самодовольное лицо после этого — нет уж, спасибо.
— Тебе нужно убраться с глаз моих долой, — предупреждаю я, мой голос низкий и грубый.
— Это не я сам себя сюда загнал, братан, — язвит он с ухмылкой, которую мне очень хочется стереть.
Подняв руки, я упираюсь ими ему в грудь, заставляя отступить.
— Тебе нужно сосредоточиться на своей собственной дерьмовой жизни, Ли, и не совать свой гребаный нос в мою.
Он откидывает голову назад и смеется.
— Да, потому что чертовски легко наблюдать за твоим самоуничтожением, брат. Мы не попали в плей-офф, и что? Ты все равно один из лучших квотербеков в стране. Ты не получил девушку. Да, но я думаю, мы оба знаем, что вам всегда было лучше быть друзьями. Летти никогда не была для тебя той самой. Считаешь, что я соврал тебе? Ладно, мне чертовски жаль. Но ты не можешь стоять здесь и говорить, что никогда не врал мне.
Мои губы кривятся в разочаровании, когда я делаю еще один шаг к нему.
— Например... куда сбегаешь каждую ночь с тех пор, как вернулся сюда, а? С кем ты трахаешься?
Весь воздух вырывается из моих легких, когда я понимаю, что меня поймали.
— Я ни с кем не трахаюсь, — насмехаюсь я.
— Да, я знаю, потому что ты ведешь себя как маленькая плаксивая сучка, которой нужен секс.
— Пошел ты, Ли. Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, — бормочу я.
— Это что-то изменит? — спрашивает он, широко раскрыв глаза. Когда я ничего не отвечаю, он принимает это за ответ. — Тебе нужно разобраться со своим дерьмом. Ни одна гребаная команда не захочет брать тебя в следующем году, если будешь вести себя как гребаный слабак.
Схватив со стойки свои вещи, я оставляю недоеденный ужин и выметаюсь из комнаты, сытый по горло мнением Леона о моей жизни.
Парни уже вовсю треплют языками в логове, когда я прохожу мимо них, направляясь к лестнице. Они слышат, что я приближаюсь, и их голоса на мгновение стихают, но когда понимают, что я не присоединяюсь к ним, то вскоре продолжают болтовню.
Перепрыгивая через три ступеньки за раз, я, наконец, добираюсь до верхнего этажа и запираюсь в своей комнате.
Это должен быть новый год, новый семестр и новое начало, но я никак не могу забыть прошлый год.
Достав из кармана телефон, чтобы включить музыку в надежде заглушить свои страдания, я обнаруживаю поток сообщений от отца.
— Твою мать, — рычу я, швыряя мобильник через всю комнату, где он сталкивается со стеной с удовлетворительным треском.
Отшатнувшись, я врезаюсь в дверь и сползаю вниз, пока не падаю задницей на пол.
Откинув голову назад, делаю несколько глубоких вдохов.
Леон прав. Я знаю, что он прав. Но это знание бесит меня так же, как и все остальное дерьмо.
В детстве я всегда был тем, кто держал себя в руках, в то время как брат был необузданным в своих эмоциях, но с годами мы, похоже, поменялись ролями, и я чертовски ненавижу это.
Ему удается держать все в узде, и каждый день проходит гладко, а я чувствую себя так, будто пробираюсь через зыбучие пески и тону все быстрее и быстрее.
— О, смотрите-ка, снова время потрахушек, — раздается голос из темноты позади меня.
— Ты гребаный сталкер? — Я стреляю через плечо.
— Нет, но ты вполне можешь им быть. Или, может, собираешься ограбить банк, — говорит Леон, появляясь из кухни и обходя меня, присматриваясь к тому, что на мне надето.
— То, что я делаю, не имеет к тебе ни малейшего отношения, брат.
— Я напомню тебе об этом, когда буду вытаскивать из любого дерьма, в которое ты вляпаешься.
Покачав головой, я направляюсь к входной двери, даже не взглянув на него.
То, куда я иду — единственное место, которое сейчас имеет смысл. Увидеть ее — единственное, что заставляет все остальное померкнуть. Гнев моей жизни угасает и заменяется чем-то еще более токсичным.
Потребностью в ней.
Как и каждый вечер, я занимаю место в самом конце почти пустой парковки. Прячусь под низко нависшим деревом, ветви которого задевают крышу моей «Ауди», когда я паркуюсь.
Выключаю фары и откидываюсь на своем сиденье, ожидая, пока девушка выскользнет из здания, направляясь к своей машине.
Благодаря вмешательству Леона, сегодня я приехал позже, чем в последние несколько ночей, и она не заставляет меня долго ждать.
Мое сердце подскакивает, пульс бьется так сильно, что я чувствую его каждой частью своего тела, когда свет изнутри здания заливает другой конец парковки, когда девушка выходит и, опустив голову, направляется к своей машине.
Мои пальцы сжимаются вокруг руля от желания выйти и встретиться с ней лицом к лицу, но как только я это сделаю, все закончится.
На ней большая толстовка. Возможно, мужская. Бойфренда? От этой мысли к горлу подступает желчь.
Мысль о том, что она может принадлежать кому-то другому, вызывает желание убивать.
Пейтон всегда была такой чистой, такой невинной. Я ни секунды не забыл из того времени, что мы провели вместе, пока она не разрушила все своей ложью.
Но теперь все это в прошлом, не так ли? Она работает в эксклюзивном спорт-баре отца, тряся своей задницей и сиськами перед любым мудаком, который захочет на это посмотреть.
Что с ней случилось?
Пейтон, которую я знал, никогда бы так не поступила. Она отчаянно пыталась спрятаться в тени, и мне требовались все навыки убеждения, чтобы заставить ее потанцевать со мной на школьных танцах. Она предпочитала просто позволить чирлидершам приставать ко мне, чем быть обсуждаемой ими.
Но меня это никогда не волновало. Мне нравилось, что Пейтон не была одной из них, что она больше заботилась о человеке, чем о его внешности, хобби или видах спорта, которыми он занимался. То же самое с Летти.
Я точно знаю, что если бы Пейтон не сказала то, что сказала, если бы ее мать не утащила ее из города, то я бы никогда не прикоснулся к шлюхе из группы поддержки или охотнице за футболистами.
Она была для меня всем. Даже в четырнадцать лет я знал это. Черт, я знал это гораздо раньше, просто тогда не понимал этого.
Потянувшись вниз, я сжимаю свой член через джинсы, думая обо всем, что мы делили вместе. О том, что мы впервые подарили друг другу.