Флорри знала Джона Уилбэнкса со школы, хотя училась на три класса старше него. Его фирма всегда заботилась о юридических делах семьи Бэннингов, но ничего настолько сложного раньше не попадалось. Решались проблемы препровождения Лизы в дом для умалишенных, однако Джон потянул за нужные нточки, и все получилось. Развод Флорри также состоялся под накинутым Джоном и его братом покрывалом, так что в прессу округа почти ничего не просочилось.
Джон поздоровался с Флорри мрачным пожатием плеч, и она последовала за ним наверх в его просторный кабинет – лучший в городе, с балконом, с видом на площадь. Стены украшали большие портреты умерших родственников. Джон кивнул в сторону роскошного кожаного дивана, и Флорри села.
– Я с ним встречался, – начал адвокат, чиркая спичкой и закуривая короткую черную сигару. – Он не слишком многословен. Если точнее, нем, как рыба.
– Господи, Джон, что же это такое? – Глаза Флорри увлажнились.
– Если бы я знал! Ты ничего не заметила, что предвещало бы трагедию?
– Разумеется, нет. Ты же знаешь Пита: он не красноречив. И уж точно не распространяется о личном. Может поговорить о детях, как все фермеры, о погоде, о ценах на зерно и прочем. Но о себе – ни слова. И уж точно не заикнулся бы о таком ужасном, что случилось сегодня.
Джон затянулся сигарой и выпустил в потолок клуб дыма.
– И тебе не известно, что за этим стоит?
Флорри промокнула щеку платком.
– Я слишком ошеломлена, чтобы размышлять о версиях. Мне трудно дышать, не то что ясно думать. Может, что-нибудь придет на ум завтра или послезавтра. А сейчас все, как в тумане.
– А Джоэл и Стелла?
– Я говорила и с тем и с другой. Бедные ребята в своих университетах, радовались студенческой жизни, и вот такая новость: их отец только что убил священника, человека, которого они уважали. И домой они вернуться не могут. Пит в письменной – никак не иначе – форме дал им указание оставаться там, где они есть, пока он не решит по-другому. – Флорри всхлипнула, пока Джон курил, вытерла щеки и прошептала: – Извини.
– Ничего, Флорри. Я бы тоже поплакал, но не могу. Не сдерживайся, это вполне естественно. Сейчас не время храбриться. Дай волю эмоциям. Ужасный день, он нам будет отзываться годами.
– Что нас ждет, Джон?
– Ничего хорошего, это я гарантирую. Сегодня я разговаривал с судьей Освальдом. Он даже не рассматривает возможность освобождения под залог. Исключено, и я его понимаю. Речь идет об убийстве. Я встречался с Питом, но он не хочет мне помогать. С одной стороны, отказывается признать себя виновным, с другой – никак не способствует своей защите. Все, конечно, может измениться, но мы с тобой его знаем: уперся, ничем не сдвинуть.
– Какова будет защита?
– Наши возможности ограничены. Самооборона, непроизвольный импульс, не исключено, алиби. Ничего из этого не подходит, Флорри. – Адвокат опять затянулся и выпустил новое облачко дыма. – И вот еще что: днем я получил информацию и отправился в регистрационную палату. Выяснилось, что неделю назад Пит перевел земельную собственность на Джоэла и Стеллу. Для этого не было веских причин, и он все устроил так, чтобы я об этом не знал – воспользовался услугами юриста из Тупело, который в Клэнтоне почти никого не знает.
– Джон, я ничего не понимаю, объясни!
– Пит уже тогда замышлял убийство и, чтобы исключить претензии семейства Белла на свою землю, перевел ее на детей, сняв с нее свое имя.
– Это поможет?
– Сомневаюсь. Но это забота на будущее. Твоей земли это, разумеется, не коснется. Она как была, так и останется твоя.
– Спасибо, Джон. А что это означает?
– Когда Пит предстанет перед судом – а я не вижу причин, чтобы этого не случилось, – факт передачи земли послужит уликой против него – доказательством умысла. Того, что он планировал преступление заранее. Причем основательно. Пит давно об этом размышлял.
Флорри поднесла платок ко рту, минуты бежали, а она неотрывно смотрела в пол. В кабинете было тихо и спокойно – с улицы снизу не доносилось ни звука. Джон встал, потушил сигару в тяжелой хрустальной пепельнице, шагнул к столу и закурил новую. Подошел к французскому окну и взглянул на здание суда на противоположной стороне. Сгустились сумерки, на лужайку легли тени.