Маленькая семья шла к вырытой могиле — прижавшийся к Биллу Сиди Бей и плачущая мадам Бенгана, опираясь на руку дочери. Билл слышал тихие шаги Бухилы и его помощников, учеников, или кем они ему там были. Эта группа следовала за семьей приблизительно в метре. Сиди Бей все время оглядывался назад, смотрел на зевак. Потом его влажные глаза обратились на Кельтум, он как будто хотел ей что-то сказать, но лишь покачал головой и сжал губы, словно то, что он хотел ей поведать, уже не имело значения.
Подошли к могиле и остановились. Бухила стоял за спиной Кельтум так близко, что она, вероятно, слышала его дыхание. Четверо носильщиков вынули из гроба завернутое в пелены тело Ахмеда, поднесли его к могиле и начали опускать. Все застыли в молчании. Один из носильщиков повернул тело, ноги коснулись земли. Какое-то жуткое, длинное как вечность мгновение тело занимало идеальное полусидячее положение. Контуры лица проступали под белой тканью. Мадам Бенгана царапала лицо ногтями, пронзительно вопила и причитала. Слезы снова хлынули из глаз Сиди Бея. Он стоял неподвижно, глядя в разверстую могилу, слезы стекали по впалым щекам на лацканы ставшего ему слишком большим пиджака. Билл поддерживал его, обняв за плечи. Он хотел что-то сказать старику, но горло сжалось, не пропустив ни единого звука.
Только сейчас понял он смысл христианского обычая погребения покойников в гробах. Гроб защищает тело не от соприкосновения с землей, да телу это и ни к чему. Но живых нужно оградить от тяжелого зрелища. Здесь же все было на виду. В двух метрах от него прямо в землю клали тело Ахмеда. В простой, естественной позе. Это был не обезличенный, чуждый, усыпанный цветами кусок лакированного дерева — Билл видел тело человека, которому он был обязан своей жизнью и чью жизнь он мог бы спасти, если бы захотел… Размозженное лицо, вырисовывавшееся сквозь натянутую ткань пелены, теперь обречено на тление.
Чтобы хоть как-то облегчить свои душевные страдания, Билл отвел взгляд от тела и посмотрел на Кельтум, которая пыталась утешить мать. Глаза его прищурились. На обезображенном, исцарапанном лице старухи кровь смешалась со слезами, а лицо Кельтум было мрачно, губы сжаты, она, казалось, стыдилась страданий своей матери. Вот она повернулась, склонилась над ней и что-то сказала — тихо, раздраженно. Руки ее сжали плечи старухи, будто она собиралась встряхнуть ее. От глаз Билла не укрылось, как девушка тайком взглянула на Бухилу. Очень странный взгляд в этих печальных обстоятельствах, она словно просила прощения и в то же время злилась. Прощения — за что? За какое-то свое упущение?
Он посмотрел на бесстрастное лицо Бухилы. Имам почувствовал взгляд Билла и медленно повернулся. Взгляды их встретились. Билл не отвел глаз, храня на лице, как и тот, другой, полное безразличие. И все же не смог скрыть своего презрения, в котором, однако, сквозило невольное признание дьявольского искусства этого человека. Немигающий взгляд Бухилы словно ошпаривал кипятком, но он выдержал его и скривил губы в тонкую, язвительную усмешку. Усмешка эта стала чуть шире — он заметил на лице имама нечто похожее на раздражение. Улыбка исчезла с его лица, и он отвернулся к могиле.
Короткая похоронная церемония закончилась, они вернулись к машине. Билл и Кельтум удобно усадили стариков и оказались лицом к лицу на посыпанной белым гравием аллее. Бухила и его компания держались чуть поодаль.
— Вы не плакали? — тихо произнес Билл. Его вопрос звучал утверждением.
Кельтум метнула взгляд на Бухилу, выпрямилась и энергично тряхнула головой:
— Нет.
— Мне казалось, что Ахмед значил для вас гораздо больше, чем этот человек. Он стоил ваших слез.
Она закусила нижнюю губу.
— Он был моим братом.
— А разве сестрам уже не полагается оплакивать своих братьев?
Мускулы ее лица судорожно дернулись, губы безобразно расплылись.
— Я оплакивала его, когда он был жив. А теперь уже поздно.
— Поздно горевать, Кельтум?
— Ахмед покончил жизнь самоубийством, — нервно дернула она головой. — А самоубийство считается у нас страшным грехом. — Ее губы дрожали, она жадно глотала воздух. — Мой брат горит в аду! — Она выпалила эти слова, и наконец-то хлынули слезы.
Кельтум уселась в машину и спряталась от неумолимых глаз Бухилы. Билл закрыл дверцу, обернулся и внимательно оглядел имама, потом хмурых юнцов, стоявших рядом, и снова его взгляд вернулся к Бухиле.
— Хорошо живешь, подонок? — отчетливо выговаривая каждое слово, произнес он. Круто повернулся, сел в машину и захлопнул дверцу.