— Так точно, гражданин генерал!
— Вот давайте разберемся, — предлагает Николай Петрович. — Очные ставки произведены после вашего заявления. Зачем они понадобились следователю?
— Не знаю, гражданин генерал.
— Неужели? Знаете, Мисюра. О раскаянии вы только писали, но не каялись. Убедились на очных ставках в доказанности вашего участия в массовых убийствах узников гетто Ленчны, Дрогобыча и Наварии — тогда стали давать правдивые показания. Вот как выглядит ваше раскаяние.
— Виноват! — опустил голову Мисюра. — Не хватало сил сразу все рассказать. Стыдно не только рассказывать, стыдно вспоминать весь этот кошмар.
— Нет, Мисюра, дело не в стыдливости, а в тактике вашей защиты. Вы ведь решили каяться не в своих преступлениях, а в злодеяниях Гитлера, Гиммлера, комендантов Вильгауза и Гебауэра, то есть в содеянном другими. Решили, что нет свидетелей ваших преступлений, не учли показаний других вахманов. Не сомневались, что узники гетто Ленчны расстреляны все до единого: сами добивали последних. А вам дали очную ставку с Бердичевским. Вы твердо знали, что убиты все узники Наварии. Однако забыли, что на кирпичном заводе работали не только узники. И вам дали очные ставки с Сулимой и Недобой. Так же получится при допросах о других преступлениях. Все доказаны, иначе следователь не предъявлял бы. Это, так сказать, вам для размышления, а теперь побеседуем о послевоенных годах. Итак, по-вашему, все это время мы с вами делали общее дело?
— Тут не может быть сомнений! — восклицает Мисюра. — Моя послевоенная жизнь у всех на виду.
— Смотря о какой жизни говорить, — замечает Николай Петрович. — Одна ваша жизнь действительно была на виду, это работа на публику. Истинная же, как и раньше, была враждебной нашей стране. Вы, Мисюра, и теперь готовы служить врагам Советского государства.
— Гражданин генерал, зачем же, извините, возводить напраслину?
— Напраслину! Тогда объясните, откуда у вас такое богатство? — интересуется генерал.
— Личная собственность разрешена Конституцией, и я уже объяснил следователю, как она приобретена, — с достоинством напоминает Мисюра.
— Следователь проверил ваши объяснения, и от них ничего не осталось. — Николай Петрович достает из папки документы. — Прежде всего разберемся с домом покойной тещи. Вот справка сельсовета, а вот объяснения гражданина Пинчука. Дом продан за полторы тысячи рублей. Теперь об ондатрах. Родственники и соседи тещи показали, что она в течение года выращивала до десятка ондатр. Это справка о продажных ценах в те годы. За десять лет — четыре тысячи. Значит, весь тещин вклад в благосостояние вашей семьи определяется суммой в пять с половиной, пусть шесть тысяч рублей. Ваша средняя зарплата — двести рублей. Прибавим доходы Марии Петровны: работая продавцом, получала до ста двадцати рублей, перешла на пенсию — семьдесят. Даже если жили расчетливо, не балансируются приход и расход. Изъятые у вас драгоценности, обстановка и вещи оценены в четыреста семьдесят две тысячи рублей по государственной стоимости. По комиссионным ценам стоимость вашего состояния утраивается. По заключению эксперта-ювелира, отдельные бриллианты уникальные, их оценка весьма условна. Так вот, возникает вопрос, на какие средства приобретены эти ценности?
Рушатся планы, надо собраться с мыслями.
— Николай Иванович, давайте начистоту, — продолжает генерал. — Ну зачем вам была нужна Советская власть? Чтобы запершись разглядывать бриллианты и золото и думать о том, что в Советском Союзе от этого богатства не так уж много радости, больше инфарктов. Чтобы ждать ареста и обыска? Нет, вам требовался другой строй, другие порядки. Возникни подходящая ситуация — вы бы за тот, другой, строй дрались злее, чем в молодости. Вот почему я сказал, что мы находимся на враждебных позициях.
— Гражданин генерал, не верится фантастическим оценкам моего имущества. Если можно, хотел бы познакомиться с документами, — охрипшим голосом Просит Мисюра.
— Пожалуйста! Алексей Петрович, познакомьте с документами.
Мисюра делает вид, что изучает описи и заключения. Не сомневается в правильности оценок, хорошо знает стоимость своих ценностей. Не ожидал такого допроса. А ведь генерал попал в самую точку: нынешняя власть — враг, требовалась другая, допускающая коммерческую инициативу и частную собственность, власть, при которой не надо прятаться со своим богатством за закрытыми ставнями. Вспоминаются бесконечные страхи, связанные с бриллиантами в сафьяновой шкатулке. Из-за них поставил квартиру на сигнализацию. Кому заявишь, если похитят, кого ждало большее наказание — вора или его самого? При другой власти он бы сумел развернуться, сумел бы себя показать. Размышляя об этом, рисовал заманчивые картины. Теперь нет ни почета, ни богатства, есть тюремная камера и генерал, залезающий в самую душу. Как объяснить, откуда бриллианты и золото, откуда все прочие ценности?.. Выход один — кое-кого утопить. Если генерал предположит, что основой богатства является еврейское золото, начнут еще больше копаться в военных годах. Нет, только не это. Придется по-новому каяться.