Бормотов оттолкнул Салагу от окна, встал у пулемета и глаза его налились холодной злобой:
— За ребят! За ребят! Штабные бляди! — злобно бледнея, рычал Бормотов, а пулемет грохнул, замолк, снова грохнул и потом остервенело запел пока не изжевал ленту и не задымился.
В начале боя хлопцы взяли в плен трех матросов из подбитой накануне машины, которых Бормотов отправил замполиту в усиление левого фланга. А вышло это так. Дом, в котором матросы решили переночевать, чтобы не показываться замполиту на глаза раньше срока, окружили. А когда взвод замполита стал пробиваться на юг, экипаж забаррикадировался и отстреливался пока не израсходовал патроны, затем сдался на милость победителей. Среди победителей были павловские партизаны. Самому младшему из них было лет девятнадцать. У него несмотря на молодость кучерилась густая русая борода, румянел в ней свежий розовый рот, и если бы не диковатые сильно косящие глаза, вид его был бы приятен и миролюбив. Младшего сержанта и старшего матроса сначала истязали. Долго и жестоко, как умеют украинские патриоты. Пленным дробили в жидкое месиво кости на ногах, потом пробили им головы молотками, а тела по звериному своему обычаю бросили в канаву и молодой партизан с косящими глазами, под трескучий хохот товарищей помочился на изуродованные мужские тела. Третьего, матроса, оставили в живых.
Над разбитой крышей, над кроной громадного орешника, укрывшего дом, в котором пленили матросов, над двором, тускло светил скорбный месяц. Он отражался в коричневой луже в канаве перед домом, у которой лежали два тела. Над телами склонились двое хлопцев.
— Бач, Петро, вин дышит! — удивился косой на слабо подрагивающую голову старшего матроса.
— Что ж ты черт косоглазый так добивал? — с досадой сказал второй.
— Ничого. Подрыгает и дийде.
— Надо было броники сначала снять, балда. Голову-то ему подыми. Держи за волосы. Вот так, — он стащил с одного матроса бронежилет, осмотрел и, брезгливо поморщившись, бросил на землю, обтирая испачканные в крови руки о штанину.
— Тю! Здурив чи що, — косой поднял жилет, бережно обтер липкую изнанку тряпкой и положил на траву, а затем снова присел к убитому и начал стаскивать с него ботинки.
— Ты что ж и ботинки возьмешь? Ты, Тарас, и с гавном не расстанешься, — с восхищением сказал второй и закурил.
Косой стянул оба ботинка, посмотрел на них ласково, а товарищу сказал спокойно, указывая глазами туда, где шел бой:
— Ти якщо поспишаеш, ти йди. Я сам впораюся.
Из дома вывели третьего матроса. Он увидел тела товарищей и тихо попросил:
— Не убивайте меня.
Ответили молчанием. Из дома вышел человек с английскими усами, холодно оглядев хлопцев, толкнул матроса стволом в спину легонько и сказал:
— Трогай, милый.
Матрос пошатнулся, сгорбился и пошел какой-то неровной походкой.
В это самое время охрипшим командным басом в мотороле командира корректировщиков зашумел комбат:
— Десант (голос сделал ударение на первый слог), какого б. х… не отвечаешь?
— Глушат, товарищ комбат, — ответил командир корректировщиков с позывным Десант и добавил для убедительности, — Ретранслятор сел, а щас уж не подойти к нему. Ебашут со школы.
Был Десант среднего роста и весь ловкий, как кошка. Под светлыми отчаянными глазами его темнели круги от бессонницы.
— А может ты рацию отключил? — голос улыбнулся, — Ладно. Ты вот что… За неуставное обращение к своему командиру, а особенно за то, что его приказ нарушил — не ушел из села — ответишь по всей строгости. А за то, что остался с Бормотовым (рация подумала) — считай представлен к герою. Можешь еще двух из своей группы назвать. Медали получат.
— Спасибо, товарищ комбат, — Десант пригладил короткие светлые волосы и трижды сплюнул.
Тут благожелательность в голосе пропала, словно и не было ее, и голос сказал:
— Дай-ка мне Бормотова.
Десант подошел к Бормотову, взглядом объяснил, кто на линии и затанцевал к окну, поправляя на ходу бронежилет и представляя себе, как головокружительно теперь со звездой взлетит карьера молодого лейтенанта, а рация продолжала:
— Бормотов, ты?
— Так точно.
— Судя по грохоту, у тебя там корсунь-шевченковская?
— Киевская оборонительная, товарищ комбат.
В трубке крякнуло и голос как-будто потеплел.
— Я к тебе разведчиков отправил. Сам скоро буду. Продержишься пару часов?
— Не знаю, сколько продержимся, товарищ комбат, — ответил Бормотов, улыбаясь взволнованно и радостно, — Но мы вам пиздец как рады. Только с парадного не входите. Сожгут к свиньям. Спешьтесь.