Как же не вовремя я уезжаю… Ни обещание сыну вернуться к его дню рождения, ни купленный на оставшиеся деньги билет в Москву не могут успокоить гнетущее ощущение бегства.
Идет третий день сентябрьского отступления, которое официальные лица нашего МО по заведенной традиции сначала игнорировали, затем отрицали, а в дальнейшем вероятно назовут очередной «перегруппировкой». На нашем направлении фронт не сдвинулся, но тем напряженней ожидание прорыва. Ночью капитан написал, что на нашу машину подана повторная заявка на переход. Понятно, что машина нужна капитану сейчас больше, чем когда-либо — эвакуация наших групп может потребоваться в любую минуту. Утром я отпустил машину, а сам взял такси и так добрался до границы. На переходе, через который месяц назад я заходил на Украину, был около семи утра, обогнал растянувшуюся километра на полтора очередь из гражданский машин с украинскими номерами, которые направлялись в Россию, и подошел на паспортный контроль для пешеходов. На переходе начался пересменок. Из кабинки со стопкой бумаги и чашкой кофе вышел заспанный пограничник с помятым лицом и, споткнувшись о мой рюкзак и окинув меня взглядом недобрым, приказал кому-то проверить мою поклажу особенно тщательно.
Время подошло к половине восьмого. Жиденький туман стоял на переходе. Комната с желтыми стенами. Вдоль стены мимо мышеловки лениво прошла мышь, зашла за стенку стола и пропала. На столе разложены бронежилет, каска, оба ножа, спальный мешок, пенка и нестиранное белье, сложенное валиками. На столе напротив выпотрошенный медицинский подсумок (его содержимое в сторонке), сухое горючее, офицерская линейка, циркуль, транспортир, укрывной тент и два румяных яблока. Из комнаты вышли плотная женщина в пограничной форме, худой маленький с ежиком на голове и еще один старший и самый высокий с погонами майора, двойным подбородком и недовольным лицом, как у министра иностранных дел. Я стоял посреди комнаты и вдевал ремень в шлевки штанов, когда двойной подбородок вернулся.
— Так вы не военный?
Из-за стола с любопытством выглянула мышь.
— Нет, к сожалению.
— Печально, печально.
Подбородок окинул мои вещи недоверчивым взглядом.
— Добровольцем, говорите?…
Один его глаз посмотрел на меня подозрительно, а другой проткнул мой бронежилет, оценивая класс бронеплит и дизайн противоосколочного фартука. За дверью собрался оперативный отдел. Подбородок печально по-детски оттопырил губы, глядя на бронежилет, а в глазах его заиграли странные огоньки.
— Даже не знаю, как тут быть.
Мышь покачала головой, улыбнулась. Грустно. А подбородок продолжал. Он повторил, что не знает, что со мной делать, что на средства бронезащиты должны быть документы, что моя история звучит крайне (он сделал ударение на этом слове) неправдоподобно и что ему нужно посоветоваться. Мы с мышью переглянулись. Она вздохнула и медленно побрела вдоль стены вон из комнаты. А я остался. Тут в комнату вошел человек с живыми умными глазками и погонами подполковника. Он коротко расспросил меня, как долго и на каком участке фронта я находился, задал несколько вопросов о машине, которую мы передали в подразделение капитана, на прощанье метнул в сторону подбородка короткий недобрый взгляд и через пять минут меня отпустили.
— Здоровеньки булы, — ядовито произнес таксист, оценивая размеры моего рюкзака, и назвал сумасшедшую цену. Вместе со мной в машину сели две украинские женщины и мы доехали до вокзала в Таганроге. Оттуда на электричке я добрался до Ростова на Дону и пересел на поезд до Москвы.
Светлый уютный плацкартный вагон. За окном начиналась мирная жизнь. Мимо вагона прыгнула железнодорожная будка, выкрашенная бело-голубым с полной стрелочницей в оранжевом жилете с жезлом и чашкой. Вдоль железной дороги пролетели два оболтуса с ранцами. У переезда замерла вереница машин и какой-то человек, стоя у капота Газели и провожая взглядом поезд, уносящийся к таинственной и далекой Москве, закурил. Неопределенная тревога беспокоила человека. Случилось так, что с недавних пор дроссельная заслонка в Газели стала дурить, а за новую в магазине запросили бессовестно много. К тревоге примешивалась невыразимая тоска. Тоска от надвигавшейся осени. Дернул черт связаться человека с пристройкой и ведь как назло словно взбесились продавцы стройматериалов и взвинтили на товары цены. Но крышу закончить надо — без крыши зимовать не будешь! В тоску добавились слухи о возможной мобилизации и тоска с тревогой окончательно отравили человеку жизнь. Тут правда человек подумал, что уж наверное в Москве знают, как распутать эту петрушку. Они наверняка все просчитали. Но мысль была какая-то не очень убедительная и полностью тоску с тревогой не разогнала. Тут самый крепкий мозг свихнулся бы от таких мыслей. Ну их к дьяволу!