— Хорошо, Габриэл. Только я не понимаю, почему сегодняшние газеты уже сообщили об этом убийстве, подчеркивая, что жертва — член партии? И с другой стороны, в своем сообщении нам об убийстве вы об этом обстоятельстве даже не заикнулись. Что это за странная таинственность?
— Когда мы сообщали об этом преступлении дежурному по городскому управлению, я еще не имел таких сведений…
— Опытный криминалист не имеет права допускать таких оплошностей, — не удержался Дуда. — Если был обнаружен паспорт, то можно было найти и другие документы. Так что не надо было торопиться…
— Подожди! Дежурный составил информацию по самому первому сообщению, а я после осмотра места происшествия забыл дополнить и исправить его. Не удивительно: у нас дел по горло.
— Удивительно, что это говорит капитан, начальник отдела, который обязан не допускать и малейшей неточности в такой сложной и ответственной работе.
Элеш сел в кресло и развел руками:
— Ты просто не хочешь понять…
— Нет, Габриэл, я понимаю, но я понимаю только разумные вещи, другие же — нет. И еще я хочу знать, какой болван предоставил точную информацию газетам, а не Центру? И кто ему на это дал разрешение?
— Ты как маленький! Ведь знаешь, что городское управление ежедневно находится под обстрелом журналистов, которые кормятся свежей информацией. Очевидно, кто-то из наших им разболтал…
— Но ты же начальник отдела! В твои обязанности входит и сохранение служебной тайны. Ты отвечаешь за всех, кто работает в отделе.
От удара кулаком по столу Элеш вздрогнул.
— Да не стучи ты так! Мы уже переросли это. Лет пятнадцать назад. Так что ты проспал свое время! Такие, как ты, сегодня стране уже не нужны…
— Ага… вот откуда ветер… Это значит, что информация была передана в газеты умышленно. А ты не хочешь или не можешь сказать, кто ее передал! — повысил голос Дуда. — Я не болтать с тобой пришел. Возможно, я, в твоем понимании, чернорабочий, но, как криминалист, я считаю своим долгом защищать граждан нашего государства от убийц и другой нечисти, а не нарушать их спокойствия и не отвлекать от дел разными кровавыми историями, публикуемыми в газетах. А может быть, это ты сообщил?
Элеш побагровел.
— Можешь думать, что хочешь, — проговорил он, едва разжимая губы.
Дуда усмехнулся, но взгляд его голубых глаз оставался суровым.
— Не злись, Габриэл. Уж такой я человек… Не мешай мне работать, и я оставлю тебя в покое. Мы знакомы достаточно давно, чтобы по-дружески решить все недоразумения. Я действительно уверен, что сообщать об убийстве в печати без нужного на то разрешения — нарушение дисциплины и политическая ошибка. Особенно сейчас. Разве ты не читаешь газет, не слушаешь радио, не смотришь телевизор? Ты прекрасно знаешь, как журналисты охотятся за нашими работниками. Или ты думаешь, что, если будешь поставлять им информацию, так сможешь перед ними выслужиться? Ни черта подобного!
— У нас с тобой на этот счет разные взгляды и мнения.
— Уверяю тебя, мое мнение — это одно дело, а служебные обязанности — другое. Конечно, я приложил руку к тому, чтобы выяснить допущенную вами оплошность, но по своей воле я этим бы не занимался. Мне было приказано.
— Меня это не интересует.
— А должно интересовать. Ведь так ненароком можно лишиться и должности…
— Я не желаю разговаривать в таком тоне!
— А тебе не кажется, что в таком тоне к тебе может обратиться любой рабочий? По какому праву ты нарушаешь законность и помогаешь тем, кто приносит вред социалистическому обществу? Я всегда знал, что ты пижон, но мне и в голову не приходило, что ты, капитан министерства внутренних дел, не знаешь сам, на чьей ты стороне. Я не удивлюсь, если ты вдруг забыл воинскую присягу…