Преступника никто не видел, никто ничего не мог сказать о каком-либо чужом человеке, находившемся в доме. Но есть надежда, что Адам завтра непременно нам что-нибудь скажет. Он наверняка разговаривал с преступником. Другая надежда слабее, но попытаться стоит. У Борковой пять детей. По ее словам, Багарова часто ей помогала. В тот день Боркова напекла к ужину пирогов и послала свою десятилетнюю дочку Марту угостить ими Багарову. Но та через минуту вернулась, уверяя, что у тети Гелены темно. С девочкой еще никто не разговаривал. Понимаешь, Боркова послала ребенка наверх, поскольку незадолго до этого собственными глазами видела свет на кухне у Багаровой. А вскоре Марта убеждается, что там темно. В этот промежуток времени преступник, вероятно, и покинул место преступления…
— И наконец, я думаю, — сказал в заключение Дуда, — что здесь нет смысла говорить об убийстве по политическим мотивам. Верно, что наши границы стали теперь, как Вацлавская площадь: кто хочет, приходит, уходит. Но я не думаю, чтобы какой-то диверсант приехал за сотни километров только для того, чтобы задушить молодую активистку гражданского комитета. В газетах дано короткое сообщение без всяких комментариев и измышлений, поэтому я не думаю, что убийство было заранее подготовлено с целью накалить страсти.
— Не фантазируй, — махнул рукой Глушичка.
— Я не фантазирую… Знаешь, как меня злит это сообщение в газетах. Ведь наши писаки могли наплести все что угодно. Если бы я мог… если бы мне не мешало хорошее воспитание, я бы врезал разок этому пижону Элешу.
— Не ругайся, лучше скажи, что ты предлагаешь?
— Я предлагаю забрать это дело. Честно говоря, я бы сам им занялся. Обработаю протоколы допросов, побываю на предприятии, а потом предложу тебе и план расследования…
— И для этого тебе нужно человек десять?
— Достаточно троих или четверых.
— Хорошо. И если нам даже поставят памятник, старик все равно не поймет, почему мы взялись за это дело. Не думаешь?
Глушичка сказал это так, что Дуда понял: одним из этих четверых будет сам начальник отдела.
Дуда остановился за спиной Марии Чамбаловой и некоторое время смотрел, как она пишет, не зная, с чего начать.
— Манечка, дорогая…
— Ох, как ты меня напугал! — Мария подскочила на стуле.
— Не сердись, пожалуйста. Я хотел спросить, что ты делаешь сегодня после работы? Не могли бы мы зайти в один дом? Ты ведь любишь детей?
После небольшой дружеской перепалки они договорились. В половине шестого Мария Чамбалова уже талантливо играла роль милой и доброй тети. Боркова разговаривала с Дудой. Время от времени в разговор вступал надпоручик Лацо Илчик, один из назначенной четверки. Пока они беседовали о том, как Маркета обнаружила раненого Адама, Мария играла на диване с детьми. Особенно ее забавлял маленький озорной Милан: он забрался к ней на колени, дергал за волосы, за нос, серьги. Старшая Марта не столько играла, сколько следила за братишкой, переодела его в чистые ползунки, за что получила от Марии шоколадку.
— А знаете, ваша дочь может выступать в этом деле как свидетель, — указал Дуда на Марту.
Борковой стало приятно за свою умную девочку, но вслух она произнесла:
— Что вы, ведь она маленькая. И боится темноты. Ведь ты не была наверху, детка?
— Была, только ты мне не веришь, — возразила девочка, прижимаясь к Марии.
— А я говорю, что ты через минуту вернулась назад с тарелкой. Как ты смогла так быстро подняться по лестнице и спуститься вниз? Ты же не птичка.
— А я там была! Была! У самой двери, — настаивала на своем девочка, ободренная присутствием Чамбаловой. — Но там было темно, и я сразу пошла домой. Тот дядя, который догнал меня на лестнице, тоже видел, что там темно, если хочешь знать!
— Какой дядя? Ты же всех знаешь в доме, — не успокаивалась Боркова, своими возражениями помогая, сама того не ведая, Дуде.
— Он не из нашего дома. У него были очки, а очки здесь никто не носит. Он был в перчатках и хромал.