Он попытался по возможности ограничить свои возвращения в город, но самая прозаичная вещь, еженедельная газета, иногда заставляла его направляться в то место. Но там он даже дышать без стеснения не мог. Через некоторое время одна только мысль о том пугающем, ограниченном мире так сильно стала пугать его, что он почти с радостью отказался от своей былой привычки и довольно-таки спокойно перешел на книги, купленные им ранее в большом количестве. Начал он с художественной литературы, первое время поражаясь, насколько ярко его сознание за это время научилось превращать напечатанные символы в воображаемый мир. Но он закончил дивиться и ему, а когда чаще стал проводить время на природе и вовсе нашел его плоским и ничтожным. Однообразные сюжеты, мелкие заботы и переживания героев, мало отличавшихся от оставленных им внизу людей, тоже перестали интересовать его. Он решительно перешел на публицистическую литературу, на мемуары и размышления известных философов, но всякий раз открывая страницы их творений, не мог избавиться от ощущения, что отнимает возможность думать и осмысливать эту жизнь у самого себя.
Дни свои он стал проводить в случайно обнаруженной им во время прогулки пещере, к которой вел извилистый путь в гору, будто бы специально усыпанный мелким камнем.
Она находилась в острой скале неправильной формы, занимая большую её часть и расширяясь ближе к концу. Потолок её был украшен длинными каменными сосульками, стены переливались драгоценными камнями, а на полу в самом дальнем ее конце раскинулось озеро с прозрачной голубой водой, сверкавшее в свете ночных звезд, проникавшем сквозь небольшое отверстие круглой формы. Вода озерца оказалась вполне пригодной для питья, что значительно помогло ему уменьшить число своих походов в город.
Под кристальными сводами хрустального замка он стал переосмысливать собственное существование, его причины, смысл и суть… И он понял: все это время он должен был просто жить, в этом заключалась главная, но не последняя задача. Иногда мысль о том, что он обязан помочь людям, сидящим там внизу в том запертом и страшном мире, так или иначе приходила к нему. Как ни старался, он не мог отогнать её от себя и страдал от собственной беспомощности перед той невиданной силой, захвативших их.
Свобода стала для него главным смыслом существования. Он полюбил эту жизнь, растворился в ней целиком. Но не было человека счастливее и несчастнее его.
Так прошло несколько месяцев, полностью изменивших саму его сущность и образ мыслей. Он уже не думал словами, не оценивал поступки тех людей, с кем он жил раньше, а просто стал принимать их такими, какие они есть, любить по-отечески. Но горечь от того, что он не смог помочь им, была гораздо страшнее той непрекращающейся боли в груди, того ничтожного кашля.
Сегодня он проснулся с мыслью, что пришел его последний день. Он ни на мгновение не засомневался в этом, ни на мгновение не испугался грядущей своей участи, ни на мгновение не воспротивился ей. Вместо этого он отправился к той пещере, тому хрустальному замку, где открылось ему то, о чем он мечтать и ранее не мог, то, что подарило ему смысл, веру и путь. Там, сев около воды, он стал по обыкновению изучать её спокойную гладь, лишь изредка нарушаемую дуновениями проскальзывающего ветерка. Кашель, раскаленный сухой кашель обжег ему горло и вырвался наружу вместе с каплями крови. Грудь сжало, разрезало, вывернуло наружу и заставило тело сжаться в маленький комочек. Жизнь стала проноситься перед его прозревшими глазами: рождение, взросление, былое прошлое и нынешнее настоящее — все слилось в единый осознаваемый им поток. Но ни восхитительные картины эти, ни беспощадная боль эта не могли заставить перестать его думать о тех людях, тех бедных оставленных им, что он не не освободил, не вызволил, не возвысил вместе с собой… Когда он думал об этом дне, то и не представлял, что за страдания он принесет, какой болью наградят его те, кого он так сильно любит. Ему оставалось лишь ждать той желанной темноты, что прекратит его безумные муки и навсегда растворит сознание. Наконец, мысль его сверкнула последней искрой и погасла...