— Возьми, возьми!
Он подождал секунду, пережидая судорогу, дёргавшую его губы, и с тем же стоном повторил:
— Возьми! Ангел, ангел!
И он умолк, поджидая ответа. Но ответа не было. Налево лежало тихое поле; тихое небо светилось звёздами и такими же звёздами светилась река с фиолетовыми цветами. Мальчик остался на коленях и поднял глаза к небу. В этой позе он застыл на несколько мгновений, с бледным лицом, освещённым небом, и коричневыми руками, опёршимися в отвесный берег. Его лицо всё горело скорбью, мукой, ужасом. Он разговаривал с Богом.
И вдруг среди невозмутимой тишины произошло нечто необычное, почти сверхъестественное. Совершилось чудо.
Белая и прозрачная тучка, неподвижно стоявшая до того мгновения на небе, как бы зацепившись за бледный серп месяца, внезапно оторвалась от его светлого диска, сделала поворот и неслышным полётом упала на реку в нескольких саженях от того места, где стоял коленопреклонённый мальчик. Мальчик ясно видел это. Он видел, как на её серебряной ризе вспыхнули звезды необычайной красоты, как она несколько мгновений простояла на одном месте, вся колеблясь и извиваясь, и затем тем же плавным полётом двинулась по реке к мальчику.
Всё лицо Кости осветилось счастьем. Он прошептал:
— Ангел, ангел, возьми!
С жаждой ласки, тёплой и нежной, как любимые руки, он простёр свои ладони к небесному гостю и повторял:
— Возьми, возьми!
И белая тучка двигалась к нему, плавно скользя по реке, вся сверкая звёздами, как драгоценным каменьем. Наконец она поравнялась с ним, на минуту как бы остановилась, зацепившись за зелёные зубцы камыша, и вдруг взглянула в самое лицо мальчика, светлая и радостная, как небесный гость.
Простирая руки, Костя с радостным стоном бросился с отвесного берега на серебряные ризы небесного гостя. Однако вместо тёплых и нежных рук ангела холодные руки смерти приняли мальчика. Его обманули. За что? Кто?
Костя дико вскрикнул и изо всех сил забарахтал рукам. Река всколыхнулась, заволновалась. Тишина напряжённо дрогнула и издала стон. Линючая рубашонка горбом вздулась над спиной мальчика. А затем всё исчезло. Исчезла и белая тучка, растаявшая как дым. Осталась одна река, мутная, и сначала колебавшаяся, но потом успокоилась и она, застыв от берега до берега, вся тихая, безмятежная и светлая, как небесное счастье.
Бред озера
Он сказал:
— Вы хотите слушать что-нибудь необычайное, почти сверхъестественное? Да? Если так, то я могу рассказать вам случай, который произошёл со мной несколько лет тому назад.
Он замолчал, поджидая с нашей стороны ответа.
Мы все изъявили желание и оглядели его бледное лицо с недоумением. От него мы не ждали никаких рассказов, так как знали его за человека в высшей степени скрытного и молчаливого. И это тем сильнее подзадоривало наше любопытство. Мы стали просить его скорее приступить к рассказу.
Он устало приподнялся с кресла, пересел на диван, подальше от света лампы, и продолжал:
— Я назову свой рассказ «бредом озера», так как я и до сих пор наверное не знаю, кто из нас бредил в ту ночь: я, Карпей, или озеро?
— Карпей — это мой слуга, — добавил он после короткой паузы. И он замолчал снова, обхватив колено руками и не глядя на нас.
Наше любопытство возросло ещё более. Дамы проворными руками стали свёртывать свои рукоделия, сверкая камнями колец.
И, устало поглядывая на эти сверкавшие руки, он лениво заговорил:
— Однажды вот такие же точно руки перевернули весь мой разум и всю мою логику вверх ногами. Белое стало казаться мне чёрным, а чёрное — белым. Раньше — сделать приятелю пакость я считал бы за наигнуснейшую подлость, а тогда, после того, как меня перевернули вверх тормашками эти руки, я склонён был думать совсем наоборот. Дело в том, что я полюбил жену моего друга и желал её, во что бы то ни стало. Всегда и всюду я видел только эту женщину, а мой друг скрылся от меня в какой-то тёмный угол, откуда я даже его и не видел. Обмануть его, — Боже мой! — я считал это за совершеннейший пустяк. Она одна, эта женщина, стояла передо мной как солнце, а он, её муж, превратился для меня в какую-то козявку, которую даже и не разглядишь невооружённым глазом. Я не знаю, со всеми ли это бывает так, но мне, по крайней мере, мне, когда я любил, всегда казалось, что через эту женщину я узнаю что-то самое существенное, какую-то удивительную тайну, которая откроет мне глаза на самую суть вещей. Мог ли я задумываться после этого над какими-нибудь пустяками? И я решился не задумываться. Овчинка мне казалась стоящей выделки.