- Не обязательно махать людям, принцесса. Это не коронация, - он тянет меня в один из длинных, тускло освещенных коридоров.
- Скажи мне, что происходит, - мне приходится поморгать, чтобы глаза привыкли к освещению. - Это не справедливо - все знают, что происходит, кроме меня.
Он пожимает плечами, опирается на стену. - Это не я должен тебе говорить. В смысле, я люблю пошутить над этим парнем, но я же не такая сволочь. Он просил ничего тебе не говорить. Так что я буду молчать.
- Но… я имею в виду… он в порядке? Ты можешь хотя бы сказать мне, все ли с ним хорошо?
Кенджи трет рукой глаза, раздраженно выдыхает. Стреляет в меня взглядом. Говорит:
- Ладно, ты когда-нибудь видела крушение поезда? - он не ждёт моего ответа. - Я видел однажды, когда был ребенком. Это был один из тех больших, сумасшедших поездов с бесконечным числом вагонов; он полностью сошел с рельсов и чуть не взорвался. Все вокруг было объято огнем, и все кричали, и ты точно знаешь, что люди либо мертвы, либо они вот-вот умрут, и ты действительно не хочешь смотреть, но просто не можешь отвести взгляд, понимаешь? - он кивает, прикусив внутреннюю сторону щеки. - Это что-то подобное. Твой парень как долбанное крушение поезда.
Я не чувствую своих ног.
- Я имею в виду, не знаю, - Кенджи продолжает. - Честно? Я думаю, что он слишком эмоционально реагирует. С нами случились страшные вещи, так? Черт, да мы увязли по самые уши в сумасшедшем дерьме. Но нет, мистер Адам Кент, кажется, не знает об этом. Я даже думаю, что он совсем не спит. И знаешь, что, - добавляет он, наклоняясь ближе, - думаю, он начинает немного пугать Джеймса и, честно говоря, это начинает меня бесить, потому что этот парнишка слишком славный, чтобы сталкиваться с трагедией Адама…
Но я больше не слушаю.
Я уже представляю себе худшие из возможных сценариев, худшие из возможных результатов. Ужасно, страшно подумать, что все закончится умирающим Адамом.
Должно быть он больной, или у него какой-то ужасной недуг, или что-то такое, что заставляет его терять контроль, или о, Боже, нет
- Скажи мне!
Я не узнаю собственный голос. Кенджи в шоке смотрит на меня, с широко раскрытыми глазами, на его лице читается неподдельный страх, и я осознаю, что буквально впечатала его в стену.
Десятью пальцами я впиваюсь в его рубашку, ткань горстями комкается в каждом кулаке, и я могу только представить себе, какой он меня видит сейчас.
Самое страшное, что мне все равно.
- Ты скажешь мне, Кенджи. Ты должен. Мне нужно знать.
- Ты, гм, - он облизывает губы, оглядывается, нервно смеется, – может, отпустишь меня?
- Ты мне поможешь?
Он кряхтит, чуть съеживается.
- Нет?
Я еще сильнее прижимаю его к стене и ощущаю прилив дикого адреналина, закипающего в венах. Возникает странное чувство, что я способна голыми руками разорвать землю.
Кажется, что это будет легко. Очень легко.
- Ладно-ладно, черт тебя побери, - учащенно дыша, Кенджи поднимает руки. – Давай так: ты меня отпустишь, а я, э-э, я отведу тебя в лаборатории.
- В лаборатории.
- Да, это место, где они проводят тестирование. Там мы проводим все наши тестирования.
- Ты обещаешь, что отведешь меня, если я отпущу?
- А ты собираешься вбить мои мозги в стену, если я этого не сделаю?
- Возможно, - лгу я.
- Тогда, да. Я отведу тебя. Черт.
Я отталкиваю его и пячусь назад; пытаюсь взять себя в руки. Теперь, когда я отпустила его, мне немного стыдно. Какая-то часть меня чувствует, что я, должно быть, слишком остро реагировала.
- Прости за это, - говорю я Кенджи. - И все же спасибо. Я ценю твою помощь. – Я делаю попытку с достоинством поднять подбородок.
Кенджи фыркает. Он смотрит на меня так, будто понятия не имеет, кто я такая, будто не уверен, должен он смеяться или аплодировать, или бежать от меня со всех ног. Он потирает затылок, внимательно изучает мое лицо. Пялится и пялится.
- Что? – спрашиваю я.
- Сколько ты весишь?
- Ничего себе. Такой вопрос ты задаешь каждой девушке, с которой знакомишься? Это многое объясняет.
- Во мне сто семьдесят пять фунтов, - говорит он. - Мышц.
Я смотрю на него. – Ты ждешь награду?
- Так-так-так, - он наклоняет голову, на лице мелькает легкий намек на улыбку. - Смотрите, кто умничает.
- Кажется, ты передразниваешь меня, - отвечаю я.
Но он больше не улыбается.
- Слушай, - говорит он. - Я не собираюсь хвастаться, но я мог бы швырнуть тебя через всю комнату одним мизинцем. С виду, ты весишь меньше, чем ничего, а я почти в два раза тяжелее. - Кенджи делает паузу. - Так как же, черт возьми, ты умудрилась пришпилить меня к стене?
- Что? – хмурюсь я. - О чём ты говоришь?
- Я говорю о тебе, - он указывает на меня, - прижимающей меня, - указывает на себя, - к стене, - и указывает на стену.
- Ты хочешь сказать, что на самом деле не мог сдвинуться с места? – я хлопаю ресницами. - Я думала, ты просто боишься дотронуться до меня.
- Нет, - повторяет он. - Я по-настоящему не мог двигаться. Я едва мог дышать.
- Да ты шутишь.
- Ты никогда не делала этого раньше?
- Нет, - я качаю головой. – В смысле, не думаю, что я…
Я задыхаюсь, когда в мысли врывается воспоминание об Уорнере и его камере пыток; мне приходится закрыть глаза, чтобы изгнать череду картинок. На меня накатывает невыносимый приступ тошноты, и я чувствую, как кожа покрывается холодным потом. Уорнер проводил на мне тесты, пытаясь создать такие условия, при которых я была вынуждена применить свою силу на ребенке. Я была в таком ужасе, в такой ярости, что пробила бетонное заграждение, чтобы добраться до Уорнера, который ждал на другой стороне. Я точно так же прижала его к стене. Только тогда я не поняла, что он испугался моей силы. Я думала, что он боялся пошевелиться, потому что я была слишком близко и могла прикоснуться к нему.
Судя по всему, я ошибалась.
- Ага, - кивает Кенджи в подтверждение того, что он, должно быть, увидел на моем лице. – Вот об этом я и подумал. Мы должны помнить об этой пикантной подробности, когда начнем тренироваться по-настоящему, - он бросает на меня тяжелый взгляд. – Когда бы это ни происходило.