Я не ответила.
- Короче, ты точь-в-точь Венерина мухоловка. Ты очаровываешь их. Притягиваешь. Съедаешь.
Я не ответила.
- Хммм, - сказал он. - Ты как супер-секси, супер-страшное растение.
Я закрыла глаза. Прикрыла в ужасе рот.
- Почему это так неправильно? – Кенджи наклонился, ловя мой взгляд. Потянул за прядь волос, заставляя меня поднять голову. - Почему это должно быть так ужасно? Почему ты не замечаешь, насколько это удивительно? - он покачал головой. – Знаешь, ты упускаешь такой шанс. Просто обладать этим даром, это уже так здорово!
Обладать им.
Да.
Как легко будет просто подавить окружающий меня мир. Высосать его жизненные силы и оставить валяться мертвым только потому, что кто-то говорит: ты должна. Потому что кто-то указывает пальцем и говорит: «Это плохие парни. Вон там, которые». Убей, говорят они. Убей, потому что ты доверяешь нам. Убей, потому что ты в правильной команде. Убей, потому что они плохие, а мы хорошие. Убей, потому что мы приказываем. Некоторые люди такие глупые, они всерьез думают, что добро и зло разделяют толстые неоновые нити. Раскидал все по признакам и иди спать с чистой совестью. Все нормально.
Нормально убить человека, потому что кто-то посчитал его недостойным жить.
Я хочу крикнуть: кто ты, черт возьми, такой, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Кто ты такой, чтобы решать, кого убить. Кто ты такой, чтобы приказывать мне, чьего отца я должна уничтожить, чьего ребенка я должна сделать сиротой. Чью мать оставить без сына, а брата лишить сестры, чью бабушку заставить остаток жизни стенать по утрам из-за того, что ее внука похоронили раньше нее.
Я хочу сказать: что ты о себе возомнил, если говоришь мне, что это удивительно – иметь возможность убить живое существо, что это интересно – заманить в ловушку другую душу, что это справедливо – выбирать жертву просто потому, что я могу убивать без оружия.
Я хочу наговорить всякие гадости, злые и скверные слова, хочу разразиться ругательствами и убежать далеко-далеко. Я хочу раствориться за горизонтом и столкнуть себя с обрыва, если это даст мне хотя бы видимость свободы. Но я не знаю, куда идти. Мне больше некуда идти.
И еще я чувствую себя ответственной.
Гнев иссушает меня капля за каплей, и скоро не останется ничего, кроме неукротимой боли. Я смотрю на этот мир и удивляюсь, во что он превратился, что стало с людьми; я думаю о надежде, о разных возможностях и вероятностях. Я думаю о наполовину полных стаканах и очках, в которых можно четко увидеть мир. Я думаю о жертвах и компромиссе. Я думаю о том, что случится, если люди опустят руки и перестанут сопротивляться злу.
А вдруг они все здесь правы?
Вдруг пришло время бороться?
И будет ли оправдание убийству, если его назовут средством для достижения цели? Тут я вспоминаю о Кенджи и о том, что он сказал. Интересно, посчитал бы он удивительным, если бы я решила сделать его своей добычей?
Предполагаю, что нет.
Глава 26
Кенджи уже ждет меня.
Он сидит за столом вместе с Уинстоном и Бренданом, и я опускаюсь на свое место, рассеянно кивая и бегая глазами по сторонам.
- Его здесь нет, - говорит Кенджи, запихивая полную ложку еды в рот.
- Что? - какая очаровательная вилка, и эта ложка, и этот стол. - Что ты...
- Не здесь, - повторяет он с набитым ртом.
Уинстон откашливается, чешет затылок. Брендан перемещается ближе ко мне.
- Э-э, я… гм, - я окидываю взглядом троих парней, сидящих за столом, и шею заливает краска. Мне хочется спросить Кенджи, где Адам, почему его нет в столовой, как у него дела, все ли с ним в порядке, хорошо ли он ест. Хочется задать миллион вопросов, но я не должна спрашивать – очевидно же, что ни один из них не горит желанием обсуждать щекотливые подробности моей личной жизни. Я не хочу быть грустной, вызывающей жалость девочкой, и видеть неловкое сочувствие в их глазах.
В общем, я усаживаюсь и прочищаю горло.
- Что там с патрулями? - спрашиваю Уинстона. – Ситуация ухудшается?
Уинстон, не дожевав, удивленно вскидывает глаза. Затем спешно проглатывает еду, кашляет раз, другой. Делает глоток крепкого кофе и нервно наклоняется вперед. – Ситуация становится все более странной.
- Серьезно?
- Да, помните, я сказал вам, что Уорнер появляется каждую ночь?
Уорнер. Я не могу выбросить из головы его веселое смеющееся выражение лица.
Мы киваем.
- Ну, вот, - он откидывается на спинку стула и поднимает руки. – А вчера вечером? Ничего!
- Ничего? - брови Брендана ползут вверх. – Что значит, ничего?
- Это значит, что там никого не было, - Уинстон пожимает плечами. – Ни Уорнера, ни одного из его солдат. Позавчера было, – окидывает нас взглядом, – пятьдесят, может, семьдесят пять солдат. Вчера – ноль.
- Ты доложил об этом Каслу? – Кенджи забыл про еду, он сосредоточено смотрит на Уинстона и выглядит слишком серьезно. Я начинаю волноваться.
- Да, - кивает Уинстон, делая еще один глоток кофе. - Я сдал отчет около часа назад.
- Ты что, еще даже спать не ложился? – удивленно спрашиваю я.
- Я спал вчера, - говорит он, неопределенно махая рукой. - Или позавчера. Не помню. Боже, этот кофе отвратителен.
- Что ж, возможно, тебе не стоит его пить? - Брендан пытается выхватить чашку у Уинстона.
Уинстон шлепает приятеля по руке, бросая на него мрачный взгляд. - Не у каждого из нас по венам бежит ток. Я не долбаная электростанция, в отличие от тебя.
- Я сделал это всего раз…
- Дважды!
- …и ситуация была чрезвычайная, - робко оправдывается Брендан.
- О чем это вы говорите? - интересуюсь я.
- Этот парень, - Кенджи тычет пальцем в Брендана, - может в буквальном смысле заряжать свое тело, и ему не нужно спать. Улетная способность.
- Это не справедливо, - бормочет Уинстон, разрывая пополам кусок хлеба.
Я поворачиваюсь к Брендану с открытым ртом. - Не может быть.
Он кивает. Пожимает плечами. - Я сделал это всего один раз.
- Два раза! - повторяет Уинстон. - Долбаный недоносок. Он и так получил слишком много энергии, - блин, она есть у всех нас, - но все же только ему досталась перезаряжаемая батарея.
- Я не недоносок, - Брендан брызгает слюной и глядит на меня с наливающимися румянцем щеками. – Он… это не то, что… ты чокнутый, - заканчивает он, впиваясь взглядом в Уинстона.