- Застрели ее, - говорит он. - Застрели ее немедленно.
Глава 36
Взгляд Уорнера прикован к моему лицу.
Эмоции переполняют его глаза, и я больше не уверена в том, что вообще его знаю. Я не уверена, что понимаю его, не уверена в том, что он собирается сделать, когда сильной, твердой рукой поднимает пистолет и направляет его в мое лицо.
- Пошевеливайся, - говорит Андерсон. - Чем быстрее ты сделаешь это, тем быстрее сможешь двигаться дальше. А теперь кончай с этим...
Но Уорнер качает головой. Оборачивается.
Направляет пистолет на своего отца.
Я буквально задыхаюсь.
Андерсон выглядит скучающим, сердитым, раздраженным. Нетерпеливо проведя рукой по лицу, он достает из кармана еще один – снова мой – пистолет. Поверить не могу.
Отец и сын, оба угрожают убить друг друга.
- Направь пистолет в нужном направлении, Аарон. Это смешно.
Аарон.
Я чуть не расхохоталась посреди этого безумия.
Имя Уорнера – Аарон.
- Я не заинтересован в том, чтобы убивать ее, - отвечает Уорнер, он же Аарон, своему отцу.
- Прекрасно, - Андерсон снова целится в мою голову. - Тогда это сделаю я.
- Выстрелишь в нее, - предупреждает Уорнер, - и я пущу тебе пулю в голову.
Смертельный треугольник. Уорнер целится в отца, его отец целится в меня. И только у меня нет оружия, и я ума не приложу, что делать.
Если я шевельнусь – я труп. Если ничего не предприму – я труп.
Андерсон улыбается.
- Очаровательно, - говорит он. На его лице играет легкая, ленивая усмешка, хватка на пистолете обманчиво непринужденная. – Что это? Она заставляет тебя чувствовать себя храбрым, мой мальчик? - пауза. - Она заставляет тебя чувствовать себя сильным?
Уорнер молчит.
- Из-за нее тебе хочется стать хорошим? - короткий смешок. - Она забила твою голову мечтами о будущем? - громкий смех.
- Ты лишился рассудка, - говорит он, - из-за глупой трусливой девчонки, которая не может защитить себя, даже когда на ее лицо направлено дуло пистолета. И в эту, - он указывает пистолетом в моем направлении, - маленькую, глупенькую девчонку ты имел наглость влюбиться, - он коротко, тяжело вздыхает. - Не знаю даже, чему я удивляюсь.
Дыхание чуть напрягается. Хватка на оружии чуть усиливается. Это единственные признаки того, что на Уорнера слова его отца оказали какое-то воздействие.
- Сколько раз, - спрашивает Андерсон, - ты грозился убить меня? Сколько раз я просыпался посреди ночи и видел – даже когда ты был маленьким мальчиком, – как ты пытаешься застрелить меня во сне? - он наклоняет голову. - Десять раз? Может быть, пятнадцать? Должен признаться, я сбился со счету, - он смотрит на Уорнера. Снова улыбается.
- И сколько раз, - громыхает его голос, - тебе удалось сделать это? Сколько раз ты добился своей цели? Сколько раз, - говорит он, - ты заливался слезами, извинялся, цеплялся за меня, как какой-то сумасшедший...
- Закрой свой рот, - голос Уорнера такой низкий, такой спокойный, он стоит так неподвижно, что это пугает.
- Слабак, - с отвращением выплевывает Андерсон. – Жалкий и сентиментальный. Не хочешь убивать своего отца? Испугался, что это разобьет твое бедное сердечко?
Челюсть Уорнера напрягается.
- Стреляй в меня, - говорит Андерсон, в его глазах пляшут искры. - Я сказал, стреляй в меня! - кричит он, на этот раз дотягиваясь до поврежденной руки Уорнера, хватает ее, и крепко впиваясь пальцами в кожу вокруг раны, так выворачивает руку, что Уорнер начинает задыхаться от боли, часто моргая и отчаянно пытаясь сдержать зарождающийся крик. Его хватка на пистолете в здоровой руке лишь слегка ослабевает.
Андерсон отпускает сына. Отталкивает его так сильно, что Уорнер спотыкается, пытаясь сохранить равновесие. Его лицо белое, как мел. А повязка на руке окрашивается кровью.
- Одна болтовня, - говорит Андерсон, качая головой. - Одна болтовня, а довести дело до конца никогда не хватает сил. Ты позоришь меня, - говорит он Уорнеру с перекошенным от отвращения лицом. - Меня тошнит от тебя.
Резкий удар.
Андерсон так сильно бьет Уорнера по лицу, что тот покачивается, уже и без того ослабев от потери крови. Но он ничего не говорит.
Не издает ни звука.
Он просто стоит, терпит боль, часто моргает, и, сжав челюсть, смотрит на отца без всяких эмоций на лице. Нет никаких признаков того, что его только что ударили, об этом напоминает лишь красный след на щеке, на виске и частично на лбу. Но повязка на руке теперь залита кровью, Уорнер выглядит таким нездоровым, и непонятно, как еще умудряется стоять на ногах.
И он по-прежнему молчит.
- Снова будешь мне угрожать? – произносит Андерсон, тяжело дыша. - Все еще думаешь, что можешь защитить свою маленькую подружку? Думаешь, я позволю твоей глупой влюбленности загубить на корню все то, что я построил? Над чем я работал?
Андерсон больше не целится в меня. Он забывает обо мне и подносит дуло пистолета ко лбу Уорнера, прокручивает его, чуть не пронзает кожу. - Неужели я ничему тебя не научил? - кричит он. - Неужели ты ничему у меня не научился...
Я не знаю, как объяснить дальнейшее.
Я знаю только то, что моя рука сжимает горло Андерсона, я пришпиливаю его к стене, переполняемая слепой, пылающей, всепоглощающей яростью, и мне кажется, будто мой мозг вспыхнул и сгорел дотла.
Я чуть сильнее сжимаю его горло.
Он хрипит, задыхается. Он пытается схватить меня за руки, цепляется слабеющими пальцами за мое тело, он краснеет, синеет, багровеет, а я наслаждаюсь этим зрелищем. Так откровенно наслаждаюсь.
Кажется, я улыбаюсь.
Я приближаю свое лицо вплотную к его уху и шепчу. - Брось пистолет.
Он повинуется.
Я отпускаю его и одновременно хватаю пистолет.
Андерсон задыхается, кашляет, лежа на полу, пытается дышать, пытается говорить, пытается дотянуться до чего-нибудь, чем можно было бы защититься, а меня забавляет его боль. Я погружаюсь в океан абсолютной, чистейшей ненависти к этому человеку и ко всему, что он сделал. Мне хочется сесть и смеяться, пока выступившие слезы не окунут меня в подобие благословенной тишины. Теперь я многое понимаю. Очень многое.
- Джульетта...
- Уорнер, - очень тихо говорю я, по-прежнему пялясь на тело Андерсона, распластавшееся передо мной на полу, - я хочу, чтобы ты немедленно оставил меня в покое.