Адам трясет головой. - Он ничего нам не оставил, ни единого пенни, ни куска мяса, чтобы выжить, а теперь я сижу здесь, в этом танке, бегу от глобальной войны, которую помог развязать мой собственный отец, - надрывно и глухо смеется, - а другой самый бесполезный на этой планете человек лежит без сознания на моих коленях.
Теперь Адам откровенно хохочет, жестко и недоверчиво; зарывшись пальцами в волосы, он чуть не вырывает их с корнями. - И это мой брат. Моя собственная плоть и кровь.
- У отца была отдельная жизнь, о которой я даже не подозревал, но вместо того, чтобы лежать в земле, как ему положено, он отдал в мое распоряжение того, кто чуть не замучил меня до смерти, - руки Адама трясутся, он стискивает их в кулаки, прижимает ко лбу. - Он должен умереть.
Я не дышу, совсем, абсолютно, когда он говорит:
- Мой отец, я должен убить его.
Глава 41
Голова Уорнера лежит на моих коленях.
Его лицо выражает мир, спокойствие и умиротворение – таким его я никогда прежде не видела, и уже протягиваю руку, чтобы погладить его волосы, но затем вспоминаю, насколько этоео волосы, но затем ы пригибаемся.и ммудряется тащить ______________________________________________________________ неловко.
Убийца на моих коленях.
Убийца на моих коленях.
Убийца на моих коленях.
Я гляжу направо.
Ноги Уорнера покоятся на коленях Адама, и, судя по всему, ему так же некомфортно, как и мне.
- Потерпите, ребята, - говорит Кенджи, ведя танк в сторону Омега Поинт. - Я знаю, что это жутко странно, но у меня не было времени придумать план получше.
Он бросает взгляд на двоих из трех, но никто не произносит ни слова, пока
- Я так рада, что с вами все хорошо, ребята, - я произношу эти звуки так, будто они целую вечность копились внутри, а теперь хотят вырваться, вылететь из моего рта, и только сейчас я осознаю, как сильно переживала, что мы не вернемся назад живыми. - Я очень, очень рада, что вы в порядке.
Кабина наполняется глубоким, торжественным, размеренным дыханием.
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает меня Адам. - Твоя рука... ты в порядке?
- Да, - я сгибаю запястье, стараясь не морщиться. - Я в порядке. Кажется, перчатки и эта металлическая штуковина действительно помогли, - я шевелю пальцами. Осматриваю свои перчатки. – Ничего не сломано.
- Это было реально круто, - говорит Кенджи. – Ты действительно спасла нас.
Я качаю головой. - Кенджи... насчет того, что произошло... в том доме... мне, правда, жаль, я...
- Эй, как насчет того, чтобы поговорить об этом попозже.
- О чем это вы? - спрашивает Адам, насторожившись. - Что случилось?
- Ничего, - быстро говорит Кенджи.
Адам игнорирует его и смотрит на меня. - Что случилось? Ты в порядке?
- Я просто... п-просто... – с усилием выдавливаю я. - То, что случилось... с отцом Уор...
Кенджи матерится во весь голос.
Мои губы замирают на полуслове.
Щеки начинают гореть, когда я осознаю, что сейчас сказала. Когда вспоминаю, что сказал Адам как раз перед тем, как мы убежали из того дома. Он вдруг бледнеет, поджимает губы и отводит взгляд, уставившись в крошечное окно танка.
- Слушайте... - Кенджи прочищает горло. - Нам необязательно говорить об этом, ладно? Если честно, я думаю, что нам лучше вовсе не говорить об этом. Потому что все это слишком странно для меня, и...
- Я не представляю, как такое вообще возможно, - шепчет Адам. Он моргает, смотрит прямо перед собой, моргает и моргает, и: - Я все думаю, что это сон, - говорит он, - что все это – какое-то наваждение. Но, в то же время, - он опускает голову на руки, горько смеясь, - это лицо я не забуду никогда в жизни.
- Разве... разве ты никогда не встречал верховного главнокомандующего? - осмеливаюсь задать вопрос. - Или не видел его хотя бы на фотографии...? Разве это не одна из тех штук, что можно увидеть в армии?
Адам качает головой.
Кенджи говорит. - Его цель всегда заключалась в том, чтобы оставаться, скажем так, невидимым. Он испытывал какое-то больное удовольствие, оставаясь невидимой силой.
- Страх перед неизвестностью?
- Ага, что-то вроде того. Я слышал, что он не хотел, чтобы его фотографии появлялись где-либо – и он не произносил никаких публичных речей – он считал, что, если люди будут знать его в лицо, это сделает его уязвимым. Человеком. Он всегда испытывал наслаждение, пугая всех до смерти. Считал себя исключительной силой, исключительной угрозой. То есть, как можно бороться с тем, кого ты даже не видишь? Не можешь найти?
- Вот почему его приезд туда был таким значимым событием, - размышляю я вслух.
- Примерно так.
- Но ты думал, что твой отец мертв, - говорю я Адаму. – Мне кажется, ты говорил, что он умер?
- Просто, чтобы вы знали, ребята, - вмешивается Кенджи, - я по-прежнему за то, чтобы мы не говорили на эту тему. Вот так. Ну, просто, чтобы вы были в курсе. Просто ставлю вас в известность.
- Я так думал, - говорит Адам, по-прежнему не глядя на меня. - Так мне сказали.
- Кто сказал? - спрашивает Кенджи. Одергивает себя. Морщится. – Вот, черт. Ладно. Ладно. Мне любопытно.
Адам пожимает плечами. – Теперь все складывается в целую картину. Все то, что я раньше не мог понять. То, какой ужасной была наша с Джеймсом жизнь. После смерти мамы, отец появлялся только в тех случаях, когда хотел напиться и поколотить кого-нибудь. Я думаю, он вел совершенно другую жизнь где-то еще. Вот почему он все время оставлял нас с Джеймсом одних.
- Но это какая-то чушь, - говорит Кенджи. - В смысле, я сейчас говорю не о той части, где твой отец придурок, а в целом. Потому что, если вы с Уорнером братья, и тебе восемнадцать, а Уорнеру – девятнадцать, и Андерсон всегда был женат на матери Уорнера...
- Мои родители никогда не были женаты, - говорит Адам, и на последнем слове его глаза расширяются.
- Ты был незаконнорожденным ребенком? - говорит Кенджи с отвращением. - В смысле... без обид, ты же знаешь... просто мне не хочется думать, что у Андерсона была какая-то страстная, любовная интрижка на стороне. Это просто ненормально.
Адам похож на замерзшую статую. - Черт возьми, - шепчет он.
- Я говорю о том, что зачем вообще заводить романы на стороне? - спрашивает Кенджи. - Никогда не понимал этой хрени. Если ты несчастлив, просто уйди. Не изменяй. Не нужно быть гением, чтобы это понимать. В смысле, - он колеблется, - я просто предполагаю, что это был роман, - говорит Кенджи, по-прежнему управляя танком и не имея возможности увидеть выражение лица Адама. - Может быть, это был не роман, а одна из тех ситуаций, когда чувак-ведет-себя-как-ду... - он обрывает себя, съеживаясь. – Блин, вот почему я не разговариваю с людьми об их личных проблемах...