И мое сияние угасло.
Я уставилась на Касла.
- Я, конечно же, буду наблюдать за процессом, - продолжил Касл, - поэтому не стесняйтесь приходить ко мне с вопросами и заботами. Нам нужно воспользоваться моментом, пока он находится здесь, и попытаться заставить его говорить.
Касл на мгновение умолкает.
- Он... кажется, питает какую-то странную привязанность к вам, мисс Феррарс, и – простите меня – но я считаю, что нам следовало бы этим воспользоваться. Я не думаю, что мы можем позволить себе роскошь игнорировать любое доступное нам преимущество. Все, что он расскажет о планах своего отца или о том месте, где могут держать заложников, будет бесценной информацией. Времени у нас не много, - сказал он. – Поэтому, боюсь, вам придется приступить к своему заданию немедленно.
И я попросила мир разверзнуться у моих ног, я сказала: пожалуйста, мир, развернись, совсем на чуть-чуть, я просто упаду в море магмы и умру. Но мир меня не слышал, потому что Касл продолжал говорить: - Может быть, вы сможете его вразумить, скажете, что ему не причинят вреда? Убедите его помочь нам вызволить заложников?
- О’кей, - бодро ответила я, - его содержат в какой-то камере? За решеткой?
Но Касл рассмеялся, его позабавила моя внезапная, неожиданная оживленность; он сказал: - Не глупите, мисс Феррарс. У нас здесь нет ничего подобного. Я никогда не думал, что в Омега Поинт нам придется кого-то удерживать в плену. Но – да, его поселили в отдельной комнате, и – да, дверь заперта.
- Так вы хотите, чтобы я зашла в его комнату? - спросила я. - Оставалась с ним? Наедине?
Успокойся! Разумеется, я была спокойна. Я, определенно, была полнейшей, абсолютнейшей противоположностью спокойствия.
Но тут Касл встревожился, нахмурил лоб. – Есть какая-то проблема? - спросил он. - Я подумал – учитывая, что он не может до вас дотронуться – подумал, что он, возможно, не будет представлять для вас угрозу. Ему ведь известно о ваших способностях? Полагаю, ему хватит разума, чтобы для своего же блага держаться от вас подальше.
Ага, это было забавно: над моей головой нависает кадка, полная льда, стекающие вниз капли просачиваются в кости, - хотя нет, в этом не было ничего смешного, потому что мне пришлось сказать: - Да. Верно. Конечно же. Чуть не забыла. Конечно, он не сможет дотронуться до меня, - вы совершенно правы, мистер Касл, сэр, и чем я только думала.
Касл так обрадовался, будто окунулся в теплый бассейн, который, по его мнению, должен был оказаться ледяным.
И теперь я битый час сижу в одной позе и размышляю
сколько еще времени
я смогу держать это в тайне.
Глава 44
Вот эта дверь.
Та самая дверь, прямо передо мной, за ней находится Уорнер. Окон нет, и нет никакой возможности заглянуть внутрь, и я начинаю думать, что эта ситуация является точным антонимом слова «превосходно».
Да.
Я собираюсь зайти в его комнату, совершенно безоружная, потому что оружие хранится на складе и потому что я сама смертоносна, зачем мне вообще нужно оружие? Никто в здравом уме не протянет ко мне руку, никто, кроме Уорнера, конечно же, чья полубезумная попытка остановить меня от побега через окно вылилась в это открытие, в его открытие: что он может коснуться меня без вреда для себя.
И я никому ни слова не сказала об этом.
Я по-настоящему верила, что мне все привиделось, до тех самых пор, пока Уорнер не поцеловал меня и не сказал, что любит меня. Тогда-то я и поняла, что больше не могу притворяться, будто ничего не было. Вот только с того дня прошло около четырех недель, а я все не знала, как поднять эту тему. Надеялась, что, может быть, и не придется упоминать об этом. Мне, правда, отчаянно не хотелось.
А теперь, как вообще можно думать о том, чтобы рассказать кому-то, позволить Адаму узнать, что единственный человек, которого он больше всех ненавидит – после собственного отца – тоже может ко мне прикасаться? Что Уорнер уже прикасался, что его руки помнят изгибы моего тела, а губы знакомы со вкусом моих губ – неважно, что в действительности я хотела совсем не этого – я просто не могу сказать.
Не сейчас. Не после всего случившегося.
Так что в сложившейся ситуации виновата только я. И я должна справиться сама.
Я набираюсь мужества и делаю шаг вперед.
Двое мужчин, которых я никогда раньше не встречала, охраняют дверь Уорнера. Это ничего особо не меняет, зато дает мне чуточку спокойствия. Я киваю охранникам в знак приветствия, и они отвечают мне с таким энтузиазмом, что я удивляюсь, не перепутали ли они меня с кем-то.
- Огромное спасибо, что пришли, - говорит один их них, длинные, густые светлые волосы лезут ему прямо в глаза. - Он ведет себя совершенно безумно с тех самых пор, как проснулся... разбрасывает вещи и пытается разрушить стены... грозится всех убить. Утверждает, что вы – единственная, с кем он будет разговаривать. Он успокоился только тогда, когда мы сказали, что вы уже идете.
- Нам пришлось вынести всю мебель, - добавляет другой охранник, его карие глаза выражают недоверие. - Он ломал все подряд. Даже не притронулся к принесенной нами еде.
Антоним слова «превосходно».
Антоним слова «превосходно».
Антоним слова «превосходно».
Я выдавливаю слабую улыбку и обещаю, что постараюсь усмирить его. Они кивают, отчаянно желая верить, что я способна на то, во что сама-то не верю, и отпирают дверь. - Просто постучите, когда будете готовы уходить, - говорят они. - Позовите нас, и мы тотчас откроем дверь.
Я согласно киваю – конечно, разумеется, - и пытаюсь игнорировать тот факт, что нервничаю даже сильнее, чем во время встречи с его отцом. Находиться одной в комнате с Уорнером – находиться наедине с ним и не знать, что он может выкинуть или на что он способен... я сбита с толку, потому что больше не понимаю, кто он такой.
В нем уживаются сто различных людей.
Он – человек, который заставил меня мучить малыша. Он – ребенок, настолько запуганный, настолько психологически измученный, что пытался убить своего отца, пока тот спал. Он – парень, который выстрелил в голову дезертировавшему солдату; парень, которого научил быть хладнокровным, бессердечным убийцей человек, которому, казалось, он мог доверять.
Я представляю Уорнера ребенком, отчаянно ищущим одобрения отца. Я вижу его лидером целого сектора, желающим подчинить меня, использовать в своих целях. Вижу, как он кормит бездомную собаку. Вижу, как пытает Адама до смерти. А потом слышу, как он признается мне в любви, чувствую, как целует меня с такой неожиданной страстью и отчаянием, и я не знаю, не знаю, не знаю, куда я скатываюсь.