И я хочу вернуть свой блокнот.
Охранники отпирают дверь его комнаты, я решительно захожу внутрь, закрываю за собой и готовлюсь произнести перед ним речь, которую отрепетировала заранее, но застываю на месте.
Не знаю, чего я ожидала.
Может быть, я думала, что застану его, пытающимся проделать отверстие в стене или планирующим убийство каждого человека в Омега Поинт, или я не знаю, не знаю, не знаю, что угодно. Ведь я умею лишь противостоять разгневанному телу, дерзкому созданию, высокомерному монстру, но я напрочь не знаю, что мне делать с этим.
Он спит.
Кто-то принес сюда матрас, обычный прямоугольник сносного качества, тонкий и потрепанный, но это, по крайней мере, лучше, чем спать на полу, и он лежит на этом матрасе в одних черных боксерах.
Одежда разложена на полу.
Его брюки, рубашки, носки слегка влажные и мятые, видимо, постиранные вручную и оставленные сушиться; на обуви лежит аккуратно сложенное пальто, поверх которого покоится пара перчаток.
С того момента, как я вошла, он не сдвинулся ни на дюйм.
Он отдыхает на боку, спиной к стене, левую руку подложив под щеку, а правую вытянув вдоль туловища; идеальное тело открыто взору, сильное, гладкое, слегка пахнущее мылом. Не знаю, почему я никак не могу оторвать от него глаз. Я не знаю, почему во сне наши лица кажутся такими мягкими и невинными, такими умиротворенными и уязвимыми, я пытаюсь отвести взгляд, но не могу.
Я забываю, с какой целью пришла сюда, забываю все те храбрые вещи, которые я повторяла себе до того, как переступить порог его комнаты. Потому что есть в нем что-то такое... в нем всегда было что-то такое, какая-то интрига, которую я не могла разгадать. Мне бы хотелось это игнорировать, но я не в силах.
Я смотрю на него и спрашиваю себя, может быть, дело во мне? Может быть, я наивна?
Но я вижу наслоения, оттенки золотого и зеленого, вижу того, кому никогда не давали шанса быть человеком. Я спрашиваю себя, буду ли я так же жестока, как мои собственные угнетатели, если решу, что общество право, что некоторые люди зашли слишком далеко, что иногда уже невозможно повернуть назад, и что есть на этом свете те, кто не заслуживает второго шанса, и я не могу, не могу не могу...
Ничего не могу с собой поделать, потому что я не согласна.
Я считаю, что девятнадцать лет – это слишком мало для того, чтобы ставить клеймо, что девятнадцать лет - это только начало пути, что еще слишком рано говорить человеку, что в этом мире ему уготовано быть воплощением зла.
Я спрашиваю себя, как бы повернулась моя жизнь, если бы кто-то в прошлом дал мне шанс.
Поэтому я пячусь назад. Разворачиваюсь, чтобы уйти.
Я позволю ему поспать.
Я застываю на месте.
На кровати рядом с его вытянутой рукой, я замечаю уголок блокнота, Уорнер как будто только-только выпустил его из рук. Вот она, идеальная возможность, чтобы забрать блокнот, только нужно проделать это тихо.
Я подкрадываюсь на носочках, безмерно благодарная за то, что мою обувь сделали совершенно бесшумной. Но, чем ближе я подхожу к нему, тем больше мое внимание привлекает что-то на его спине.
Маленький, черный, размытый прямоугольник.
Я подбираюсь ближе.
Моргаю.
Щурюсь.
Наклоняюсь вперед.
Татуировка.
Никаких изображений. Только слово. Одно слово, начертанное чернилами в самом центре верхней части спины.
ВОСПЛАМЕНИ.
Его кожа изрешечена шрамами.
Кровь так резко приливает к голове, что я чувствую головокружение. Меня тошнит. Все содержимое моего желудка словно захотело выпрыгнуть наружу. Я хочу запаниковать, хочу встряхнуть кого-нибудь, хочу узнать, как расшифровать те эмоции, которые душат меня, потому что я даже не могу представить, не могу представить, не могу представить, как он сумел стерпеть такие страдания.
Вся его спина – это карта боли.
Крупные, тонкие, неровные, ужасные. Шрамы – словно дороги, ведущие в никуда. Рваные и глубокие раны, происхождение которых я не могу понять, следы пыток, которые я вовсе не ожидала. Это единственные изъяны на всем его теле, глубоко запрятанные и хранящие свои секреты изъяны.
И уже в который раз я осознаю, что понятия не имею, кем на самом деле является Уорнер.
- Джульетта?
Я застываю.
- Что ты здесь делаешь? - его глаза широко раскрыты, насторожены.
- Я... я пришла поговорить с тобой…
- Боже, - тяжело дыша, он отскакивает от меня. - Я польщен, милая, но не могла бы ты, по крайней мере, дать мне шанс надеть штаны, - он вытягивает вдоль стены, но не предпринимает никаких попыток взять свою одежду. Его глаза мечутся от меня к брюкам, лежащим на полу так, будто он не знает, что предпринять. Кажется, он полон решимости не поворачиваться ко мне спиной.
- Не возражаешь? - спрашивает он, кивая в сторону одежды у моих ног и пытаясь казаться беспечным, что, впрочем, не особо скрывает тревогу в его глазах. - Здесь становится прохладно.
Но я все пялюсь на него, пялюсь на его тело, пораженная тем, как невероятно безупречно он выглядит спереди. Сильная, стройная фигура, подтянутая и мускулистая, но не перекаченная. Светлая, но не бледная кожа, окрашенная солнечными лучами в такой степени, чтобы без всяких усилий выглядеть здоровой. Тело идеального парня.
Какой обманчивой может казаться внешность.
Какой ужасной, ужасной ложью.
Его взгляд прикован к моему, в глазах полыхает неугасимое зеленое пламя, грудь поднимается и опускается так быстро, так быстро, так быстро.
- Что случилось с твоей спиной? – слышу я свой шепот.
Я вижу, как его лицо теряет весь цвет. Он отводит взгляд, проводит рукой по рту, подбородку, потирает затылок.
- Кто причинил тебе боль? - тихо спрашиваю я. И тут же ощущаю какое-то странное чувство, которое обычно возникает перед тем, как я совершаю нечто ужасное. Вот как сейчас. Прямо сейчас я чувствую, что могла бы убить кого-нибудь за это.
- Джульетта, пожалуйста, моя одежда...
- Это был твой отец? – резко спрашиваю я. - Это он сотворил с тобой...
- Это неважно, - расстроенно перебивает меня Уорнер.
- Конечно же, это важно!
Он молчит.
- Эта татуировка, - говорю я ему, - это слово...