В моей истории больше нет ничего, что можно рассказать и при этом удивить его; ничего из того, что я сделала, не шокировало бы и не ужаснуло его. Я не переживаю о том, что он осудит меня или сбежит.
И понимание этого – возможно, больше, чем что-либо другое, – потрясает мое естество.
И дарит некое чувство облегчения.
- Там всегда были книги, - продолжаю я, приковав глаза к полу и по какой-то причине не находя в себе сил остановиться. - В изоляторе. Большинство из них были старыми и потрепанными, с оторванными обложками, поэтому я не всегда знала, как они назывались или кто их написал. Я просто читала все, что находила. Сказки и детективы, историю и поэзию. Не имело значения, о чем книга. Я перечитывала их снова и снова, и снова. Книги... они удерживали меня от потери рассудка... - я замолкаю, одергивая себя, чтобы не сказать больше. Я прихожу в ужас, понимая, сколь много всего мне хочется доверить ему. Уорнеру.
Ужасному-преужасному Уорнеру, который пытался убить Адама и Кенджи. Который сделал меня своей игрушкой.
Мне невыносимо чувствовать себя в безопасности и так свободно общаться с ним. Невыносимо, что из всех людей именно с Уорнером я могу быть абсолютно честной. Мне всегда кажется, что я должна защищать Адама от самой себя, от ужасной истории моей жизни. Мне никогда не хотелось пугать его или рассказывать слишком много, потому что я боюсь, что он передумает и поймет, какую ужасную ошибку он совершил, доверившись мне; проявив ко мне чувства.
Но с Уорнером мне нечего скрывать.
Мне хочется увидеть выражение его лица; хочется узнать, что он думает теперь, когда я открылась ему, предложила взглянуть на свое прошлое. Но не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Поэтому я сижу неподвижно, взгромоздив унижение на свои плечи, и он ничего не говорит, не шевелится, не издает ни звука. Секунды пролетают мимо, заполняют пространство комнаты, мне хочется прогнать их; хочется поймать их и спрятать в карманах, пока время, наконец, не остановится.
Наконец, он нарушает тишину.
- Мне тоже нравится читать, - признается Уорнер.
От изумления я вскидываю голову.
Прислонившись к стене, он теребит волосы. Пробегает пальцами по золотистым локонам. Опускает руку вниз. Встречается со мной своими безумно-зелеными глазами.
- Тебе нравится читать? - спрашиваю я.
- Ты удивлена.
- Я думала, что Восстановление уничтожило подобные вещи, думала, что они вне закона.
- Так и есть, и будет, - говорит он, чуть шевельнувшись. - В обозримом будущем. Вообще-то, они уже уничтожили кое-что, - он в первый раз выглядит неловко. – Какая ирония, я по-настоящему начал читать как раз тогда, когда было решено все уничтожить. Мне поручили проанализировать несколько списков – высказать мнение насчет того, что следует оставить, а от чего избавиться, что нужно отредактировать и в дальнейшем применять в военных операциях, учебных планах, и так далее и тому подобное.
- И ты считаешь, что это нормально? - спрашиваю я у него. - Уничтожать то, что осталось от культуры... все языки... тексты? Ты согласен?
Он снова играется с моим блокнотом. – Я бы… много чего сделал по-другому, - говорит он, - если бы все зависело от меня, - глубоко вздыхает. - Но для того, чтобы подчиняться, солдату вовсе не обязательно с чем-то соглашаться.
- Что бы ты сделал иначе? - спрашиваю я. - Если бы все зависело от тебя?
Он смеется. Вздыхает. Смотрит на меня, улыбаясь уголками глаз.
- Ты задаешь слишком много вопросов.
- Ничего не могу с собой поделать, - отвечаю я. - Просто теперь ты кажешься совсем другим. Все, что ты говоришь, удивляет меня.
- Как это?
- Я не знаю, - говорю я. - Ты просто... такой спокойный. Чуть менее сумасшедший.
Он смеется тем самым бесшумным смехом, от которого подрагивает только грудь, а затем говорит: - В моей жизни не было ничего, кроме битв и разрушений. Поэтому находиться здесь, - он обводит комнату взглядом. - Вдали от обязанностей, от ответственности. От смерти, - говорит он, уставившись в стену. - Это похоже на каникулы. Мне не нужно все время думать. Не нужно ничего делать, ни с кем разговаривать, нигде появляться. У меня никогда не было столько лишних часов, чтобы просто поспать, - улыбается он. - На самом деле, это своего рода роскошь. Думаю, мне бы хотелось почаще попадать в плен, - добавляет он, в основном, самому себе.
Я не могу удержаться и изучаю его.
Я рассматриваю его лицо так, как не осмеливалась никогда прежде, и понимаю, что не имею даже слабого представления о том, каково это – жить его жизнью. Однажды он сказал, что я ничего не знаю, что мне не понять странных законов его мира, и только сейчас я начинаю осознавать, как он был прав. Я ничего не знаю о подобном кровавом, заведомо расписанном существовании. Но неожиданно мне захотелось узнать.
Мне захотелось понять.
Я наблюдаю за его осторожными движениями, за усиленными попытками выглядеть беспечным, расслабленным. Но замечаю, как он все продумывает. За каждым движением, за каждой позой скрывается своя причина. Он всегда прислушивается, постоянно касается рукой пола, стены, смотрит на дверь, изучает ее контур, петли, ручку.
Я вижу, как он напрягается – самую малость – от слабого шума, скрипа металла, приглушенных голосов по ту сторону двери. Очевидно, что он всегда настороже, всегда бдителен, готов драться, реагировать. Я спрашиваю себя, знает ли он вообще, что такое спокойствие. Безопасность. Спал ли когда-нибудь всю ночь, не просыпаясь. Шел ли куда-нибудь, не оглядываясь поминутно через плечо.
Его руки крепко сжаты.
Он теребит кольцо на левой руке, поворачивая и поворачивая, и поворачивая его на мизинце. Поверить не могу, я только сейчас заметила, что он носит кольцо; сделанное из нефрита, светло-зеленого оттенка, оно идеально сочетается с его глазами. И тут я резко вспоминаю, что уже видела это кольцо.
Всего лишь раз.
Тем утром, когда я травмировала Дженкинса. Уорнер пришел, чтобы увести меня из комнаты. Он заметил, что я смотрю на его кольцо, и быстро натянул перчатки.
Дежа вю.
Он замечает, что я смотрю на его руки, и быстро сжимает левую в кулак, накрывая сверху правой.
- Чт...
- Это просто кольцо, - говорит он. - Ничего особенного.
- Зачем ты прячешь его, если в нем нет ничего особенного? – мое любопытство разгорается, я ищу любую возможность раскусить его, понять, что происходит в его голове.