Он вздыхает.
Сгибает и разгибает пальцы. Смотрит на свои руки, держа их ладонями вниз и растопырив пальцы. Стягивает кольцо с мизинца, разглядывает его в свете флуоресцентной лампы. Маленький кружок зеленого цвета. Наконец, он встречается со мной глазами. Кладет кольцо на ладонь и сжимает кулак.
- Не хочешь рассказать? - спрашиваю я.
Он качает головой.
- Почему?
Он потирает шею, разминает затылок. Я не могу оторваться от этого зрелища, я представляю, какими были бы ощущения, если бы кто-нибудь так же массажировал мое тело, прогоняя из него боль. Его руки кажутся такими сильными.
Я уже практически забыла, о чем мы говорили, когда он произносит: - Я ношу это кольцо уже лет десять. Раньше оно налезало на указательный палец, - он бросает на меня быстрый взгляд. - И я не говорю на эту тему.
- Никогда?
- Нет.
- Жаль, - я разочарованно прикусываю нижнюю губу.
- Тебе нравится Шекспир? - спрашивает он.
Какой странный переход.
Я качаю головой. - Я знаю о нем только то, что он украл мое имя и неправильно его написал.
Уорнер целую секунду смотрит на меня, а затем взрывается смехом – громким и непринужденным, – пытается взять себя в руки и терпит неудачу.
Мне вдруг становится неуютно рядом с этим странным парнем, который смеется и носит кольцо с секретом, и спрашивает меня о книгах и поэзии.
- Я вовсе не шутила.
Но его глаза по-прежнему полны смеха: - Не переживай. Где-то год назад я тоже мало знал о нем. Я по-прежнему не понимаю половину из того, что он говорит, поэтому мы, скорее всего, избавимся от большей части его работ. Но одна его фраза мне очень понравилась.
- Что за фраза?
- Хочешь поглядеть на нее?
- Поглядеть на нее?
Но Уорнер уже вскочил на ноги, расстегивая брюки, а у меня в голове забилась мысль, что сейчас произойдет, в какую новую, дурную игру он втягивает меня. И тут он останавливается, замечает выражение ужаса на моем лице и говорит: - Не переживай, милая. Обещаю, я не разденусь догола. Просто хочу показать еще одну татуировку.
- Где? - спрашиваю я, застыв на месте, желая одновременно отвернуться и не отводить взгляд.
Он не отвечает.
Его брюки расстегнуты, но еще держатся на талии. Снизу виднеются боксеры. Он заворачивает резинку нижнего белья до тех пор, пока оно не опускается чуть ниже тазовой кости.
Я краснею до корней волос.
Никогда прежде я не видела этой интимной части мужского тела, и я не могу заставить себя отвести взгляд. Мои встречи с Адамом всегда происходили в темноте и всегда чем-то прерывались; я никогда не видела его тело настолько открытым – не потому, что мне не хотелось, а потому, что у меня никогда не было такой возможности. А теперь лампы горят, и Уорнер стоит прямо передо мной, и я так поглощена, так заинтригована очертаниями его фигуры. Против своей воли я замечаю, как узкая талия переходит в бедра и скрывается под клочком трикотажа. Мне хочется узнать, хочется понять кого-то, без всяких преград.
Узнать кого-то настолько близко.
Мне хочется изучить тайны, прячущиеся меж его локтей, послушать тихие перешептывания, заплутавшие за его коленями. Мне хочется проследить линии его фигуры глазами и кончиками пальцев. Мне хочется исследовать реки и долины, извивающиеся вдоль мышц его тела.
Мои мысли шокируют меня.
В животе разливается отчаянное тепло, которое я не могу игнорировать. В груди порхают бабочки, которым я не могу дать объяснение. Внутри нарастает ноющая боль, которой я не желаю давать название.
Прекрасен.
Он просто прекрасен.
Кажется, я свихнулась.
- Она занимательна, - говорит Уорнер. - Она кажется очень... актуальной. Даже несмотря на то, что была написана очень давно.
- Что? - я отрываю глаза от нижней части его тела, отчаянно умоляя свое воображение обойтись без подробностей. Переключаю внимание на слова, вытатуированные на его коже.
- О, - говорю я. - Вау.
Две строчки. Четким шрифтом, будто напечатанные на пишущей машинке, в самом низу его торса.
а д п у с т
в с е б е с ы з д е с ь
Да. Интересно. Ага. Без сомнений.
Кажется, мне нужно прилечь.
- Книги, - говорит он, подтягивая резинку боксеров на место и застегивая брюки, - легко уничтожить. Но слова будут жить так долго, пока люди будут помнить их. Татуировки, например, очень сложно забыть, - он застегивает пуговицу. – Я думаю, что современная жизнь настолько непостоянна, что нам просто необходимо оставлять подобные следы на коже, - говорит он. - Они напоминают нам о том, что мы были помечены этим миром, что мы все еще живы. Что никогда не забудем.
- Кто ты?
Я не знаю этого Уорнера. Я бы никогда не смогла узнать этого Уорнера.
Он улыбается себе под нос. Снова садится.
- Никому и никогда не потребуется этого знать.
- Что ты имеешь в виду?
- Я знаю, кто я, - объясняет он. - Мне этого достаточно.
Я на мгновение затихаю. Хмурюсь, глядя в пол. - Должно быть, замечательно шагать по жизни, имея за пазухой такую уверенность.
- Ты тоже уверенная,- говорит он мне. - Ты решительная и стойкая. Такая храбрая. Такая сильная. Такая нечеловечно красивая. Ты могла бы покорить мир.
Я от души смеюсь и поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
- Я слишком много плачу. И у меня нет никакого желания покорять мир.
- Вот это, - говорит он, - я никогда не пойму, - он качает головой. - Ты просто напугана. Ты боишься того, с чем не знакома. Ты слишком сильно беспокоишься о том, что разочаруешь людей. Ты подавляешь свой собственный потенциал, - говорит он, - ты делаешь то, что ожидают от тебя другие... ты по-прежнему следуешь навязанным правилам, - он пристально смотрит на меня. – Я хочу, чтобы ты перестала это делать.
- А я хочу, чтобы ты перестал ждать, что я стану использовать свою силу для убийства людей.
Он пожимает плечами. - Я никогда не говорил, что ты обязана это делать. Но это случится, так или иначе, на войне это неизбежно. Убийств по статистика нельзя избежать.
- Ты ведь шутишь, да?
- Определенно, нет.
- Всегда можно избежать убийства, Уорнер. Его избегают посредством того, что не отправляются на войну.