- Ты... ты сказал, что хочешь д-дружить...
- Да, - он сглатывает. - Я хотел. И хочу. Я хочу быть твоим другом, - он кивает, и я ощущаю легкое движение в воздухе между нами. - Я хочу быть таким другом, в которого ты безнадежно влюблена. Другом, которого ты принимаешь в свои объятья, приглашаешь в свою постель, в свой личный мир, запертый на замок в твоей голове. Я хочу быть именно таким другом, - продолжает он. - Другом, который будет наизусть запоминать все, что ты говоришь, и запоминать форму твоих губ, когда ты говоришь. Я хочу узнать каждый изгиб, каждую веснушку, каждый трепет твоего тела, Джульетта...
- Нет, - задыхаюсь я. - Не... не г-говори так...
Я не знаю, что сделаю, если он не остановится; я не знаю, что сделаю, потому что не доверяю себе.
- Я хочу знать, где прикасаться к тебе, - говорит он. - Я хочу знать, как прикасаться. Я хочу знать, как убедить тебя дарить улыбку только мне одному, - я чувствую, как его грудь поднимается, опускается, вверх и вниз, вверх и вниз, и:
- Да, - говорит он, - я, правда, хочу быть твоим другом. Я хочу быть твоим лучшим другом на всем белом свете.
Я не могу думать.
Я не могу дышать.
- Я столько всего хочу, - шепчет он. - Я хочу твой разум. Твою силу. Я хочу быть достойным твоего внимания.
Его пальцы скользят по кромке моего топа: - Я хочу поднять это наверх.
Он тянет за пояс моих штанов: - Я хочу опустить это вниз.
Кончики пальцев прижимает к бокам моего тела: - Я хочу почувствовать, как пылает твоя кожа, почувствовать, как твое сердце ускоряется вместе с моим, и хочу знать, что оно ускоряется из-за меня, и потому что ты хочешь меня. Потому что ты никогда, - выдыхает он, - никогда не пожелаешь, чтобы я остановился. Я хочу каждую секунду. Каждый твой дюйм. Я хочу все это.
И я замертво падаю на пол.
- Джульетта.
Я не могу понять, почему я все еще слышу его, ведь я мертва, я уже умерла, я умерла снова и снова, и снова.
Он тяжело сглатывает, напрягается и, затаив дыхание, прерывисто шепчет: - Я так... так отчаянно влюблен в тебя...
Я приросла к земле, я вращаюсь, стоя на месте, потрясение проникает в мою кровь и в кости. Я дышу так, будто я первый человек на земле, научившийся летать, будто глотаю сильно разреженный воздух, и я пытаюсь, но не знаю, как приказать своему телу перестать реагировать на него, на его слова, на боль в голосе.
Он дотрагивается до моей щеки.
Нежно, так нежно, как будто не уверен в том, что я настоящая, и боится, что, если подойдет слишком близко, я просто охну, исчезну, испарюсь. Четыре пальца легко скользят по краю лица, медленно перемещаются на затылок, задерживаясь в местечке чуть повыше шеи. Большой палец поглаживает румянец на щеке.
Уорнер, не отрываясь, смотрит на меня, ищет в моих глазах помощи, подсказки, какого-нибудь намека на протест, будто совершенно уверен в том, что я сейчас начну кричать или плакать, или вовсе убегу, но я не стану. Я не смогла бы этого сделать даже в том случае, если бы хотела, но я не хочу. Я хочу остаться здесь. На этом месте. Хочу застыть в этом мгновении.
Он придвигается на дюйм ближе. Поднимает свободную руку и мягко прижимает ее к другой стороне моего лица.
Он держит меня так, словно я соткана из перышек.
Он держит мое лицо, разглядывает свои руки, и, кажется, поверить не может в то, что он поймал ту птицу, которая всегда так отчаянно рвалась улететь. Его руки слегка дрожат, но я кожей ощущаю эту дрожь. Тот парень, с пистолетами и скелетами в шкафу, исчез. Руки, обнимающие меня, никогда не держали оружия. Эти руки никогда не касались смерти. Эти руки – идеальные, добрые, и нежные.
Очень осторожно, он подается вперед. Мы дышим и не дышим, сердца колотятся между нами, и он так близко, так близко, и я больше не чувствую своих ног. Я не чувствую ни пальцев, ни холода, ни пустоты этой комнаты, все, что я чувствую – только он, повсюду он, он заполняет собой все вокруг, и он шепчет:
- Пожалуйста.
- Пожалуйста, не стреляй в меня за это.
И целует меня.
Его губы мягче, чем все, что я когда-либо знала; мягкие, как первый снегопад, как сладкая вата, они заставляют плавиться и парить, и чувствовать приятную невесомость. Как нежно, как бесконечно нежно.
А затем поцелуй меняется.
- О, Боже...
Он снова целует меня, на этот раз сильнее, отчаяннее, как будто поставил целью сделать меня своей, как будто ему до смерти хочется запомнить ощущение наших слившихся губ. Его вкус сводит меня с ума; он весь – дикий жар и желание, и мята, и мне хочется еще и еще. Я только начала удерживать его, я притягиваю его к себе, и вдруг он разрывает объятья.
Уорнер дышит как сумасшедший, он смотрит на меня так, будто что-то треснуло внутри него. Он будто проснулся и обнаружил, что его кошмары были только кошмарами, что они никогда не существовали, и все это было просто плохим сном, который показался слишком реальным, но теперь он проснулся, он в безопасности, и все будет хорошо и
Я падаю.
Я разваливаюсь на части и, как стихийное бедствие, врываюсь в его сердце.
Он изучает меня, ищет в моих глазах какое-нибудь «да» или «нет», или, может быть, сигнал не останавливаться, но все, чего я желаю – утонуть в нем. Я желаю, чтобы он целовал меня до тех пор, пока я не рухну в его руки, пока не отброшу бренные кости и не уплыву в новое пространство, принадлежащее только нам двоим.
Никаких слов.
Лишь его губы.
Снова.
Глубокий и торопливый поцелуй, будто он больше не может позволить себе медлить, будто хочет почувствовать все и сразу, но времени на это не хватает.
Его руки путешествуют по моей спине, изучая каждый изгиб тела; он покрывает поцелуями мою шею, впадинку между ключицами, изгибы плеч, его дыхание ускоряется, становится тяжелее. Руки неожиданно запутываются в моих волосах, и меня качает, ноги подгибаются, я подаюсь вперед и обнимаю его за шею, цепляюсь за него, и эта ледяная жара, эта боль атакует каждую клеточку моего тела. Это желание настолько отчаянное, потребность настолько острая, что соперничает со всем, с каждым счастливым моментом, который я когда-либо переживала.