Я прижата к стене.
Он целует меня так, будто весь мир катится с обрыва, а он пытается зацепиться за что-то и решил держаться за меня. Он будто изголодался по жизни и любви, и впервые познал, насколько это чудесно – быть так близко к кому-то. Впервые почувствовал что-то, кроме голода, и не знает, как сбавить обороты, не знает, как откусывать маленькими кусочками, не знает меры хоть чему-нибудь, чему-нибудь, чему-нибудь.
Мои штаны спадают на пол, и его руки в ответе за это.
Я зажата в его руках, в одном нижнем белье и топе, которые почти не помогают мне соблюсти скромность. Он отстраняется лишь для того, чтобы поглядеть на меня, поупиваться моей фигурой, и все повторяет «ты такая красивая», «ты невероятно красивая». И снова притягивает меня в свои объятья, поднимает на руки, несет в сторону кровати, я неожиданно оказываюсь на своих подушках, он раздвигает мои бедра, и на нем больше нет рубашки, и я понятия не имею, куда она подевалась. Я уверена лишь в одном: я смотрю в его глаза и думаю, что нет ни единой мелочи, которую мне захотелось бы изменить для этого момента.
У него есть сотня, тысяча, миллион поцелуев, и все их он дарит мне.
Он целует мою верхнюю губу.
Он целует мою нижнюю губу.
Целует местечко под подбородком, кончик моего носа, лоб, виски, щеки, скользит по всему овалу лица. Покрывает поцелуями шею, чувствительные места за ушами, спускается вниз по горлу, и
его руки
скользят
по моему телу. Все его тело движется вдоль моего туловища, исчезает где-то внизу, и вот его торс уже нависает над моими бедрами, и я больше не вижу его. Различаю лишь макушку, линию плеч, сбивчивые движения спины, пока он вдыхает и выдыхает.
Его руки поглаживают мои обнаженные бедра, снова поднимаются вверх, пробегают по ребрам, вдоль по пояснице, и снова вниз, задевая тазовую кость. Его пальцы скользят по эластичной резинке моего нижнего белья, и я задыхаюсь.
Его губы слегка касаются моего обнаженного живота.
Это всего лишь намек на поцелуй, но в моей голове что-то взрывается. Легкое, словно перышко, прикосновение его рта к моей коже, в том месте, которое я не могу разглядеть. И мой разум говорит на тысяче языках, недоступных моему пониманию.
Я осознаю, что он прокладывает губами дорожку вверх по моему телу.
Уорнер оставляет огненные следы на моей коже, поцелуй за поцелуем, и, кажется, я больше не в состоянии это выносить; мне кажется, что я не смогу пройти через это живой. В моем горле нарастает хныканье, молящее об освобождении, и я запускаю пальцы в его волосы, и тяну его к себе, наверх.
Мне необходимо поцеловать его.
Я тянусь к нему навстречу, руки скользят по его шее, по груди и по всему телу, и я понимаю, что никогда ничего подобного не чувствовала так остро – я могу взорваться в любой момент, каждый вдох может стать для нас последним, любого касания хватит, чтобы воспламенить этот мир.
Я забываю обо всем на свете, забываю опасность и страх, и ужас завтрашнего дня, я даже не могу вспомнить, почему я забываю, что я забываю, и, кажется, уже забыла. Почти нереально переключить внимание на что-то, кроме его горящих глаз, его обнаженной кожи, его идеального тела.
Мое прикосновение не причиняет ему никакого вреда.
Он действует осторожно, старается не раздавить меня, упираясь локтями по обе стороны от моей головы, и, кажется, я улыбаюсь ему, потому что он улыбается мне, но делает это так, будто окаменел; дышит так, будто забыл, что ему необходимо это делать; смотрит на меня так, будто не уверен, как правильно это нужно делать, колеблется, будто не знает, нужно ли позволять мне видеть его таким. Он, кажется, понятия не имеет, каково это – быть таким уязвимым.
Но вот он.
И вот я.
Уорнер прижимается своим лбом к моему, его нос касается моего носа, его кожа жарко пылает. Он переносит вес на одну руку, и свободной рукой мягко гладит меня по щеке, обхватывает мое лицо, словно оно сделано из стекла, и я чувствую, что все еще задерживаю дыхание, и не могу вспомнить, когда я в последний раз делала выдох.
Его взгляд перемещается на мои губы и снова поднимается: жадный, голодный взгляд, пропитанный эмоциями, - я даже не подозревала, что Уорнер способен на такие чувства. Не подозревала, что он может быть таким эмоциональным, таким человечным, таким настоящим. Но я вижу это, прямо сейчас. Все открыто написано на его лице, будто вырванное из груди.
Он протягивает мне свое сердце.
И произносит только одно слово. Торопливо шепчет всего одно слово:
- Джульетта.
Я закрываю глаза.
- Я больше не хочу, чтобы ты звала меня Уорнером.
Я открываю глаза.
- Я хочу, чтобы ты узнала меня, - одними губами произносит он, его пальцы убирают с моего лица выбившуюся прядку волос. - Я не хочу быть с тобой Уорнером, - говорит он. - Я хочу, чтобы теперь все было иначе. Я хочу, чтобы ты звала меня Ароном.
И я почти говорю, да, конечно, я все понимаю – но что-то в этом моменте тишины сбивает меня с толку. Этот момент и ощущение его имени на языке настежь распахивают другие части моего разума, и что-то давит на мою кожу, тянет ее и пытается напомнить, пытается сказать мне и
бьет меня по лицу
наносит прямой удар в челюсть
выбрасывает в открытый океан.
- Адам.
Мои кости покрываются льдом. Все мое существо хочет вывернуться наизнанку. Я быстро выбираюсь из-под его тела, отскакиваю, практически падаю на пол, и это чувство, это чувство, это всепоглощающее чувство абсолютного отвращения к самой себе вонзается в живот подобно лезвию ножа – слишком острое, слишком широкое, слишком смертоносное. Я не в состоянии удержаться на ногах, я хватаюсь за саму себя, пытаюсь не расплакаться, твержу – нет, нет, нет, такого не может быть, этого не может происходить, я люблю Адама, мое сердце с Адамом, я не могу так с ним поступить,