Черт, мои ноги определенно отказывают мне.
- Я думал, что ты сможешь полюбить меня настоящего, - продолжает он. - Я думал, что ты будешь единственным человеком в этом Богом забытом мире, который примет меня таким, какой я есть! Я думал, что из всех людей на планете только ты смогла бы понять меня, - его лицо оказывается прямо передо мной. - Я ошибся. Я жестоко, жестоко ошибся.
Он отходит от меня, и, схватив свою рубашку, поворачивается на выход. И мне следует позволить ему уйти, позволить ему выйти за эту дверь и из моей жизни, но я не могу, я хватаю его за руку, тяну обратно: - Пожалуйста... я не это имела в виду...
Он оборачивается и говорит:
- Мне не нужно твое сочувствие!
- Я не хотела причинить тебе боль...
- Правда, - говорит он, - является болезненным напоминанием того, почему я предпочитаю жить во лжи.
Я не в силах выдержать этот взгляд, эту невыносимую, страшную боль, которую он нисколько не пытается скрыть. Я не знаю, что сказать, чтобы все исправить. Я не знаю, как забрать свои слова назад.
Я знаю только, что не хочу, чтобы он уходил.
Только не так.
Он, кажется, собирается что-то сказать; но передумывает. Тяжко вздыхает, сжимает губы, будто удерживая рвущиеся наружу слова, и я уже собираюсь что-то сказать, сделать еще одну попытку, когда он делает судорожный вдох и произносит:
- Прощай, Джульетта.
Почему эта фраза убивает меня, что за внезапная тревога накатила, мне нужно знать, я должна спросить, я должна задать вопрос, который и не вопрос вовсе.
- Я больше не увижу тебя.
Я смотрю, как он старательно пытается отыскать слова, смотрю, как он поворачивается ко мне и тут же отворачивается, и на долю секунды я улавливаю перемену в его глазах, блеск каких-то эмоций – такое мне даже присниться не могло. Я тут же понимаю, почему он не хочет смотреть на меня, и не могу в это поверить. Мне хочется рухнуть на пол, пока он борется с самим собой, борется с желанием заговорить и, пытаясь унять дрожь в голосе, наконец, произносит:
- Очень надеюсь, что нет.
Вот и все.
Он выходит за дверь.
Меня разорвало на части, а он просто ушел.
И ушел навсегда.
Глава 63
Завтрак – пытка.
Уорнер исчез и оставил за собой след хаоса.
Никто не знает, как он сбежал, как смог выбраться из своей комнаты и найти лазейку наружу, и все винят в этом Касла. Говорят, что он был глуп, доверяя Уорнеру, зря дал ему шанс и зря верил, что тот мог измениться.
Слово гнев звучит оскорбительно для того накала агрессии, которая бушует сейчас в стенах столовой.
Но я не собираюсь рассказывать им о том, что Уорнера уже прошлым вечером не было в своей комнате. Я не буду рассказывать им, что он, наверняка, без особых усилий нашел выход. Я не стану объяснять им, что он – не идиот.
Я уверена, что он легко во всем разобрался и нашел способ миновать охранников.
Теперь сражаться готов каждый, но по совершенно другим причинам. Они хотят убить Уорнера: во-первых, за все, что он натворил; во-вторых, за то, что предал их доверие. Люди волнуются, что он выдаст о нас всю самую секретную информацию, - и это пугает больше всего. Я понятия не имею, что там Уорнеру удалось выяснить о нашем укрытии, но ничто из происходящего сейчас не может быть даже гипотетически хорошим.
К завтраку никто не притронулся.
Все уже одеты, вооружены, бесстрашно готовы встретиться с тем, что может обернуться мгновенной смертью, а я нахожусь в полнейшем оцепенении. Я не спала всю ночь, мои сердце и разум измучены борьбой друг с другом, я не чувствую своих рук и ног, не чувствую вкуса еды, которую не ем, перед глазами все расплывается, и окружающие звуки рассеиваются.
Все мои мысли о предстоящих потерях и губах Уорнера на моей шее, о его руках на моем теле, о боли и страсти в его глазах, и о том, как я сегодня могу умереть. Я думаю только о том, как Уорнер прикасается ко мне, целует меня, мучает своим сердцем, а сидящий рядом Адам даже не подозревает о том, что я натворила.
Скорее всего, после сегодняшнего дня все это уже не будет иметь значения.
Может быть, меня убьют, и вся агония прошедших семнадцати лет рассыплется в прах. Может быть, я просто исчезну с лица Земли, уйду навсегда, и все мои подростковые переживания обернутся нелепой, запоздалой мыслью, смехотворным воспоминанием.
А, может быть, я выживу.
Может быть, я выживу, и тогда придется столкнуться с последствиями своих поступков. Мне придется перестать лгать самой себе; мне придется принять решение.
Я должна поставить себя перед фактом, что я борюсь с чувствами к парню, который, ничуть не колеблясь, может убить человека. Я должна обдумать вероятность того, что я, видимо, на самом деле превращаюсь в монстра. В ужасное, эгоистичное создание, которое заботится только о себе.
Может быть, Уорнер все это время был прав.
Может быть, мы с ним, действительно, идеально подходим друг другу.
Уже почти все покинули столовую. Бойцы прощаются с детьми и стариками, которых оставляют здесь. У Джеймса и Адама продолжительное прощание состоялось еще утром. Минут через десять мы с Адамом должны уходить.
- Ну и ну. Кто-то умер?
Я резко оборачиваюсь при звуках этого голоса. Кенджи на ногах. Он здесь. Он стоит рядом с нашим столиком и выглядит так, будто сейчас снова упадет, но он очнулся. Он жив.
Он дышит.
- Ну, ни хрена себе, - у Адама отвисла челюсть. - Черт возьми.
- Я тоже рад тебя видеть, Кент, - криво усмехается Кенджи. Кивает мне. - Готова сегодня надрать чью-нибудь задницу?
Я стискиваю его в объятьях.
- ОГО... эй... спасибо, да... это... хм... - он прочищает горло. Пытается отодвинуться, и, вздрогнув, я отстраняюсь. Все мое тело, кроме лица, скрыто одеждой; я надела свои перчатки и усовершенствованные кастеты, и застегнула костюм до самой шеи. Обычно Кенджи не сторонится меня.
- Слушай, хм, может быть, тебе какое-то время не стоит дотрагиваться до меня, а? - Кенджи пытается улыбнуться, превратить все в шутку, но я четко ощущаю тяжесть его слов, напряжение и нотку страха, который он так усиленно пытается скрыть. - Я пока не очень хорошо стою на ногах.