Что-то взрывается.
Огонь яростно прорезает воздух менее чем в пятидесяти футах от того места, где мы остановились. Языки пламени лижут землю, поглощают кислород, и даже дождю не под силу быстро погасить такое бедствие. Огонь рассекает воздух, колеблется на ветру и медленно затухает, смиренно покоряясь небесам.
Нам нужно срочно попасть на место взрыва.
Ноги увязают в грязи, пока мы бежим; я не чувствую холода, не чувствую дождя – сплошной адреналин курсирует по моим конечностям, заставляет двигаться вперед; в кулаке крепко зажат пистолет, готовый целиться и стрелять по первому зову.
Но в тот момент, когда мы добираемся до пожара, оружие чуть не вываливается из руки.
Я чуть не падаю на землю.
Я не верю своим глазам.
Глава 66
Мертвые, мертвые, мертвые повсюду.
Земля просто усеяна трупами, и я понятия не имею, чьи они – наши или врагов. В голове бьется мысль, что все это значит, я начинаю сомневаться в себе и в этом оружии, зажатом в моей руке. Я невольно думаю об этих солдатах, - они могли быть такими же, как Адам, как миллион других измученных, осиротевших душ, стремившихся просто выжить, и поэтому взявшихся за ту единственную работу, которую могли получить.
Моя совесть объявила войну самой себе.
Я отмахиваюсь от слез и дождя, и ужаса, я знаю, что нужно заставить ноги двигаться, нужно идти вперед и быть храброй, я должна принять бой, нравится мне это или нет, потому что мы не можем позволить этому случиться.
Кто-то хватает меня сзади.
Меня толкают наземь, лицо зарывается в грязь, и я пинаюсь, я пытаюсь закричать, но чувствую пистолет, вырванный из моей хватки, ощущаю чей-то локоть на спине; я знаю, что Адам и Кенджи ушли, они в самой гуще сражения, и я знаю, что скоро умру.
Я знаю – это конец, но почему-то он не кажется реальным. Будто кто-то со стороны рассказывает чужую историю, будто смерть – странная, далекая вещь, которая случается только с теми, кого ты даже не знал, и, конечно же, это не произойдет ни со мной, ни с тобой, ни с кем-то из нас.
Но вот оно случилось.
К затылку прижимается пистолет, на спину давит сапог, рот полон грязи, и перед глазами отчетливо проносится миллион ничтожных моментов, которые я так и не пережила.
Кто-то переворачивает меня на спину.
Все тот же некто, прижимавший пистолет к моему затылку, теперь направляет его на лицо, внимательно рассматривает меня, словно пытается прочесть; и я сбита с толку, я не могу понять его серых сердитых глаз или крепко сжатых губ, ведь он не нажимает на курок. Он не убивает меня, и этот факт, больше, чем что-либо другое, вводит меня в ступор.
Мне нужно снять перчатки.
Мой захватчик что-то выкрикивает, но я не могу понять что, потому что он обращается не ко мне и смотрит не на меня. И я использую этот момент, чтобы стянуть стальной кастет со своей левой руки и бросить его на землю. Я должна снять перчатку. Я должна снять перчатку, потому что это мой единственный шанс выжить, но из-за дождя кожа сильно намокла, перчатка прилипает к руке и не желает стаскиваться, и солдат оборачивается слишком скоро.
Заметив мои попытки, он резко дергает меня вверх, захватывает рукой шею и прижимает пистолет к голове.
- Я знаю, что ты пытаешься сделать, маленькая чертовка, - говорит он. - Я слышал о тебе. Только шелохнись, и тебе конец.
Я почему-то не верю ему.
Не думаю, что ему поручено застрелить меня, потому что, если бы хотел, давно бы убил меня. Но он чего-то ждет. Я не понимаю, чего, и поэтому действовать нужно быстро. Мне нужен какой-то план, но придумать ничего не получается, и я только цепляюсь за его прикрытую одеждой руку, за мышцы, сжимающие мою шею. Он встряхивает меня, кричит, чтобы я перестала извиваться, его захват усиливается, перекрывая доступ к кислороду, и я сжимаю пальцы на его предплечьях, пытаясь бороться с железной хваткой, я не могу дышать, я паникую. Внезапно уверенность в том, что он не собирается меня убивать, покидает меня, и я даже не осознаю, что сделала, пока не слышу его крики.
Я сломала все кости в его руке.
Он валится на землю, роняет свой пистолет, хватаясь за травмированную руку, и так мучительно кричит от боли, что я почти начинаю жалеть о содеянном.
Вместо этого я пускаюсь в бегство.
Но, не пробежав и нескольких метров, я врезаюсь в трех солдат, привлеченных криками товарища; они видят меня, и на их лицах проносится тень узнавания. Один из них кажется мне смутно знакомым, я будто бы уже видела раньше эти растрепанные, каштановые волосы, и я понимаю: они знают меня. Эти солдаты видели меня, когда Уорнер держал меня в плену. Уорнер сделал из меня настоящее зрелище. Конечно же, теперь они узнают мое лицо.
И они не отпускают меня.
Втроем они толкают меня вниз, лицом на землю, крепко скручивают по рукам и ногам, пока меня не посещает полная уверенность в том, что они решили лишить меня конечностей. Я пытаюсь дать отпор, пытаюсь очистить разум, чтобы сконцентрировать энергию, и уже готовлюсь скинуть их с себя, но тут
резкий удар по голове практически полностью лишает меня сознания.
Звуки смешиваются, голоса превращаются в беспорядочный гул, краски блекнут, и я не понимаю, что со мной происходит, потому что больше не чувствую своих ног. Я даже не знаю, иду ли я сама или меня несут, но я чувствую дождь. Я чувствую, как он барабанит по лицу, и вдруг слышу скрежет металла о металл, слышу знакомый электрический гул, а затем дождь прекращается, он исчезает с небес, и я знаю только две вещи, и только в одной из них я уверена.
Я в танке.
Я скоро умру.
Глава 67
Я слышу ветряные колокольчики.
Я слышу ветряные колокольчики, яростно раздуваемые ветром, будто они представляют для него реальную угрозу, и думаю лишь о том, что их трели кажутся мне невероятно знакомыми. Голова все еще кружится, но нужно взять себя в руки и оставаться настороже. Я должна знать, куда меня тащат, где я нахожусь. Мне необходимо найти ориентир, и я изо всех сил пытаюсь держать голову прямо и при этом не дать им понять, что я в сознании.
Солдаты хранят молчание.
Я надеялась выудить хоть немного информации из их разговоров, но они не говорят ни слова. Они похожи на механических роботов, запрограммированных на выполнение особого задания, и меня разбирает любопытство, я хочу понять, зачем им понадобилось уводить меня с поля боя, чтобы убить. Почему моя смерть должна быть такой особенной. Зачем меня достали из танка и несут в этот хаос, созданный сердитыми ветряными колокольчиками. Я осмеливаюсь слегка приоткрыть глаза и задыхаюсь.