- Ты знал об этом? – пылая от ярости, я оборачиваюсь к Уорнеру. - Это ты сделал? Ты знал...
- Нет... Джульетта, - защищается он. - Клянусь... это была не моя идея...
- Вы оба волнуетесь из-за всякой ерунды, - говорит Андерсон, лениво махая рукой в нашу сторону. - Сейчас мы должны сосредоточиться на более важных вещах. Решить более срочные проблемы.
- О чем, - спрашивает Уорнер, - ты говоришь? - кажется, он даже не дышит.
- О справедливости, сын, - теперь Андерсон смотрит на меня. - Я говорю о справедливости. Я горю идеей, все расставить по своим местам, вернуть в этот мир порядок. И я ждал, когда ты придешь, чтобы показать, что я имею в виду. Это, - говорит он, - следовало сделать еще в прошлый раз, - он бросает взгляд на Уорнера. - Ты слушаешь? Теперь смотри внимательно. Смотришь?
Он достает пистолет.
И стреляет мне в грудь.
Глава 70
Мое сердце взорвалось.
Меня отбрасывает назад, я путаюсь в собственных ногах, пока не приземляюсь на пол, голова врезается в покрытый ковром пол, руки едва помогают замедлить падение. Меня пронзает такая боль, которой я никогда прежде не знала; я никогда не думала и не представляла, что можно испытывать подобную боль. Кажется, что в груди взорвался динамит, меня будто подожгли изнутри, и вдруг все замедляется.
Так вот, думаю я, каково это умирать.
Я моргаю, кажется, целую вечность. Передо мной проплывает череда расплывчатых образов, цвета и тела, покачивающиеся, колеблющиеся движения, сливающиеся воедино. Искаженные, бессмысленные звуки, слишком высокие и слишком низкие для их различения. В венах пульсируют ледяные, электрические взрывы, каждая частичка моего тела словно пытается пробудиться ото сна.
Передо мной чье-то лицо.
Я пытаюсь сосредоточиться на форме, цвете, пытаюсь сфокусировать зрение, но сил не хватает, и внезапно я больше не могу дышать, в глотку будто вонзились ножи, в легких проделали огромные дыры, и чем больше я моргаю, тем хуже получается видеть.
Вскоре я могу делать лишь тяжелые, короткие вдохи, которые напоминают о том времени, когда я была ребенком, и доктора сказали, что я страдаю от приступов астмы. Хотя они ошиблись; мои одышки не имели никакого отношения к астме. Все дело было в панике, тревоге и гипервентиляции легких. Но то, что я чувствую сейчас, очень похоже на прошлый опыт. Ты будто пытаешься получить кислород, вдыхая его через тончайшую соломинку, а твои легкие заперли все двери и укатили в отпуск.
Я чувствую, как головокружение берет надо мной верх, как ускользает сознание. И боль, боль, боль. Боль просто чудовищна. Боль – хуже всего. Кажется, что она никогда не прекратится.
Внезапно я слепну.
Я скорее чувствую кровь, чем вижу ее, я чувствую, как она вытекает из меня, пока я моргаю и моргаю, и моргаю в отчаянной попытке вернуть зрение. Но я не вижу ничего, кроме белого тумана. Я не слышу ничего, кроме стука в барабанных перепонках, и мои отрывистые, отрывистые, отрывистые, отчаянные вдохи. И мне жарко, так жарко, и кровь, вытекающая из моего тела, такая свежая и теплая, она разливается подо мной, вокруг меня.
Жизнь капля за каплей покидает мое тело, и я начинаю думать о смерти, о том, какую короткую жизнь я прожила, и как бесполезно. Большую часть своих лет я сжималась от страха, никогда не могла постоять за себя и всегда пыталась быть тем, кем меня хотели видеть другие. В течение семнадцати лет я пыталась вылепить из себя то, рядом с чем другие люди почувствовали бы себя комфортно, защищенно, в безопасности.
Но я ничего не добилась.
Я умру, не достигнув ничего. Я по-прежнему никто. Всего лишь маленькая глупая девочка, лежащая на полу в доме безумца и истекающая кровью в ожидании конца.
И если бы я могла прожить свою жизнь заново, думаю я, то сделала бы все иначе.
Я была бы лучше. Я изменила бы что-нибудь в себе. Я изменила бы что-нибудь в этом жалком, ничтожном мире.
И начала бы с убийства Андерсона.
Как жаль, что смерть уже близко.
Глава 71
Мои глаза открыты.
Я оглядываюсь вокруг и удивляюсь этой необычной версии загробной жизни. Странно, что Уорнер здесь, я по-прежнему не могу пошевелиться и по-прежнему испытываю запредельную боль. Еще более странно видеть перед собой Соню и Сару. Я даже не могу сделать вид, что понимаю, почему они здесь.
Я что-то слышу.
Звуки становятся все отчетливее, и, так как я не могу поднять голову и оглядеться, то пытаюсь сосредоточиться на том, что они говорят.
Они спорят.
- Вы должны это сделать! - кричит Уорнер.
- Но мы не можем... мы не можем д-дотронуться до нее, - говорит Соня, еле сдерживая слезы. - Мы ничем не можем помочь ей...
- Поверить не могу, что она действительно умирает, - задыхается Сара. – Я думала, ты все врал...
- Она не умирает! - говорит Уорнер. - Она не умрет! Прошу, послушайте, я ведь уже говорил, - он приходит в отчаяние, - что вы можете помочь ей... сколько можно объяснять. Вам нужно просто прикоснуться ко мне, и я возьму вашу силу... я смогу передавать ее, я смогу контролировать и перенаправлять вашу энергию...
- Это невозможно, - повторяет Соня. - Это не... Касл никогда не говорил, что ты можешь это делать... он сказал бы нам, если бы ты мог...
- Черт, пожалуйста, просто поверьте мне, - его голос срывается. - Я не пытаюсь вас одурачить...
- Ты похитил нас! - выкрикивают они одновременно.
- Это был не я! Не я похитил вас...
- Как мы можем доверять тебе? - говорит Сара. - Откуда нам знать, что это не ты выстрелил в нее?
- Вам что, наплевать? - он тяжело дышит. – Разве вам все равно? Почему вас не волнует, что она умрет, истекая кровью... я думал, вы были ее подругами...
- Разумеется, нам не все равно! - вскрикивает Сара, и ее голос срывается на последнем слове. - Но как мы можем ей помочь? Куда мы ее отнесем? К кому? Никто не может до нее дотронуться, и она уже потеряла столько крови... да ты взгляни на нее...
Резкий вдох.
- Джульетта?
Шаги стучат, стучат, стучат по полу. Проносятся над моей головой. Звуки врезаются друг в друга, сталкиваются, вращаются вокруг меня. Поверить не могу, что я все еще жива.
Понятия не имею, сколько я уже здесь лежу.
- Джульетта? ДЖУЛЬЕТТА...
Голос Уорнера – трос, за который мне хочется ухватиться. Мне хочется поймать его и обвязать вокруг своей талии, хочется, чтобы он вытянул меня из этого парализованного мира, в котором я застряла. Мне хочется сказать ему, чтобы он не волновался, что все хорошо, что со мной все будет в порядке, потому что я приняла это, я готова умереть, но я не могу. Я не могу произнести ни слова. Я все еще не могу дышать, и едва ли могу губами придать форму словам. Я могу лишь делать маленькие, мучительные вдохи и удивляться, какого черта мое тело до сих пор не сдалось.