После этого нам вернули знаки отличия, медали, провели индексацию пенсии, разрешили пользоваться ведомственной поликлиникой и так далее…
— Не прошло и двадцати лет, как справедливость восторжествовала. Обиды на «Службу» у вас не осталось?
— Ни в коем случае! Я работал не в институте благородных девиц, а в военной организации. У нее — свои суровые законы. Слава Богу, что еще не посадили! (Смех).
— А если бы, представим, можно было повернуть время вспять и начать все сызнова — пошли бы вы опять в разведку?
— Конечно, пошел бы! И на «нелегалку» тоже пошел бы. Потому что это затягивает, как наркотик… Какая-то у меня, по-видимому, авантюрная жилка все же была! Без нее, наверное, разведчику нельзя.
— Тогда еще вопрос из серии «если». Если бы вы сейчас встретили Гордиевского…
— …то просто не подал бы ему руки. И все! Больше ничего не надо… Другое дело, если бы задание было его ликвидировать — так на то мы люди военные. Пулю в лоб он вполне и давно заслуживает. К тому же смертный приговор с него пока не сняли.
Римский историк Тацит сказал, что предателей презирают даже те, кому они служат. Гордиевский пишет, что его даже премьер-министр Великобритании принимал, что друзья-англичане ценят его и уважают. Враки все! Я больше чем уверен, что его просто презирают. К тому же сегодня про работу наших органов он уже ничего не знает.
Борис Наливайко
«ОПЕРАЦИЯ “АЛЬТГЛИННИКЕ-БРЮККЕ”»
Ранним солнечным, по-весеннему свежим утром 10 февраля 1962 года произошло событие, интерес к которому, несмотря на то, что с тех пор прошло уже не одно десятилетие, не угасает и по сей день.
В то памятное утро на пограничном мосту между ГДР и американским сектором Берлина состоялся обмен советского разведчика, известного под именем Рудольфа Абеля, на пилота американских ВВС Френсиса Гарри Пауэрса.
Мне, автору этих строк, работавшему в то время в Берлине, довелось быть одним из тех, кто непосредственно участвовал в организации и проведении этой акции. О том, как она готовилась, какие препятствия приходилось преодолевать на пути ее осуществления, я и хочу рассказать.
Представлять Абеля — советского разведчика-нелегала Вильяма Генриховича Фишера, работавшего в США по атомным секретам, сегодня нет нужды. Его имя широко известно во всем мире. И тем не менее, говоря о нем, я не могу не вернуться в мыслях к осени 1957 года, когда впервые услышал это имя.
В то время я работал в Чехословакии в качестве советника у заместителя начальника чешской разведки. Не успел я войти в свой рабочий кабинет и снять плащ, как вдруг открывается дверь, на пороге появляется один из моих подопечных коллег и, обращаясь ко мне, взволнованным голосом спрашивает:
— Вы уже читали сегодняшнюю западную прессу?.
— Нет, — отвечаю, — а что случилось?
— Почти во всех газетах, со ссылкой на официальные источники, помещена информация об аресте в США крупного советского разведчика-нелегала полковника Абеля.
— А ну, покажи! Где это?
— Вот, посмотрите. Здесь сообщается, что в ближайшее время Абель предстанет перед американским судом.
Быстро просматриваю газеты, из которых явствует, что предстоящий процесс станет самым громким за всю историю борьбы с советским шпионажем.
На наш запрос по этому поводу Центр ответил, что речь действительно идет о нашем разведчике-нелегале, но распространяться об этом пока не следует, ограничившись конфиденциальным информированием руководства чешской разведки.
Уже тогда, когда я находился в Чехословакии и довольствовался единственно доступным источником информации по этому делу — западной прессой, мне стало очевидно, что Рудольф Иванович Абель — личность незаурядная. Парадоксально, но симпатии практически всех освещавших этот «процесс века» иностранных репортеров были явно на стороне подсудимого. Что же касается главного свидетеля обвинения — предателя Хэйханена, то он рисовался в откровенно темных тонах. Различного рода эпитетов в его адрес было более чем достаточно (бабник, пьяница, аморальный тип и т. п.).
О том, кто был в действительности тот человек, который при аресте назвал себя Рудольфом Абелем, я узнал позже, после моего возвращения в Центр и прохождения дальнейшей службы в подразделении, являвшемся до ареста Абеля его непосредственным куратором. Именно в этом подразделении состоялось мое, пока, правда, заочное, знакомство с Абелем — человеком-легендой, о чем, кроме всего прочего, свидетельствует и тот факт, что по завершении суда, приговорившего его к тридцати годам тюремного заключения, он по представлению руководства разведки был удостоен высокой государственной награды — стал кавалером ордена Красного Знамени. Это, пожалуй, первый, и, насколько мне известно, пока единственный случай, когда советский разведчик, находящийся в ситуации, подобной той, в которой оказался Абель, удостаивался государственной награды до возвращения на Родину. Случай поистине уникальный. Но уникальна и личность. Своим поведением в экстремальных условиях Рудольф Иванович Абель, может быть, как никто другой, кроме разве что еще Рихарда Зорге, а также Бена (Конона Трофимовича Молодого), возвеличил образ советского разведчика и советскую разведку в целом.