До тех пор Огастес почти не знал своей настоящей матери, и она тоже не особо им интересовалась. Теперь они познакомились поближе. Она вместе с дочерью вращалась в высших кругах римского общества, и иногда, когда Мэрайя соглашалась отпустить Огастеса, они брали его с собой. Благодаря им он познакомился с представителями самых известных аристократических семейств. Однако часто случалось, что приемная мать требовала его присутствия как раз тогда, когда у него была назначена встреча с итальянской мамой. Судя по всему, эта святая женщина была не лишена такой маленькой слабости, как ревность.
Мэрайя Хейр и Огастес прожили за границей восемнадцать месяцев и оставались бы там и дольше, если бы миссис Хейр не заподозрила, что ее приемный сын склоняется к католицизму. Хотя он был болен и доктора уверяли ее, что он может не пережить суровой английской зимы, она настаивала на возвращении в твердыню протестантизма. Опасность, грозившая его душе, казалась ей страшнее опасностей телесных. Она заметила, с каким удовольствием Огастес разглядывает кардиналов в красных сутанах, едущих в открытых экипажах, как ему нравится пышность церковной службы и великолепие Вечного города, где папа римский по-прежнему полновластный владыка. Мэрайя хорошо знала Огастеса и боялась его непостоянства. Однажды она сказала ему, что не знает никого, кто бы придавал подобным вещам столько значения. Она не винила его, но, вероятно, где-то в глубине души чувствовала, какую опасность таит в себе такое отношение к жизни.
Как раз в то время прошла волна обращений в католичество. Печально известные случаи Ньюмена и Маннига были у всех на слуху; их примеру последовали другие, менее заметные, однако имеющие больший вес в обществе фигуры, и во многих семьях это явление послужило причиной раздоров. Итальянская мама и Эсмеральда тоже перешли в католичество, хотя, к чести Энн Хейр, надо заметить, что она пыталась отговорить дочь от этого шага. Она надеялась, что бабка Эсмеральды, леди Энн Симпсон, отпишет внучке часть наследства, но пожилая дама ни за что не простила бы смену религии. Сэр Джон Пол, дед Огастеса, выгнал дочь из дома и заявил, что впредь не желает видеть новообращенную католичку. Мэри Стэнли, племянница Мэрайи и дочь епископа Норичского, отступилась от веры отцов, и Мэрайя не могла не опасаться за своего дорогого Огастеса.
Читатель помнит, что с самых ранних лет Огастесу было предначертано стать служителем церкви. Именно поэтому Мэрайя воспитывала его в такой строгости. Именно поэтому мальчика учили жертвовать собой ради других. Именно поэтому у него отбирали игрушки. Именно поэтому ему не разрешали играть со сверстниками. Именно поэтому тетя Эстер, когда она появилась на сцене, приучала его к трудностям и лишениям и внушала, что удовольствия — ловушка дьявола, и от них следует воздерживаться. Хотя Хейры утратили свои владения и большую часть денег, они сохраняли богатый приход в Хёрстмонсо, и как младший сын Фрэнсиса Хейра Огастес должен был в свой черед занять там место священника. К сожалению, финансовые трудности вынудили старшего брата Огастеса продать право распоряжаться приходом, и поэтому Мэрайя Хейр лишилась надежды увидеть своего приемного сына хозяином в доме, с которым у нее было связано множество приятных и укрепляющих душу воспоминаний, но это не означало, что Огастес должен отказаться от профессии, к которой его готовили. Его происхождение и семейные связи не оставляли ему другого выбора, кроме достойной и прибыльной карьеры священника. Основатель семейного состояния, кроме поста настоятеля собора Святого Павла, занимал еще две епископские должности, один дед Огастеса был епископом Сент-Асафа, а другой — каноником Винчестера, оба его дяди стали священниками, зять Мэрайи, Эдвард Стэнли, дослужился до сана епископа Норичского, а его сын, Артур Стэнли, к тому времени уже был каноником в Кентербери и со временем, несомненно, ему предстояло подняться еще выше. И он действительно стал настоятелем Вестминстерского собора и близким другом королевы Виктории. А еще оставались Стратморы, Рейвенсворты, Стэнли из Олдерли. С такими связями Огастес мог уверенно смотреть в будущее. Доброе старое время, когда разрешалось совмещать несколько должностей, кануло в прошлое, но с его способностями и влиятельными родственниками он просто не мог не продвинуться на церковном поприще.
Еще в Италии Огастес с трепетом объявил Мэрайе, что отказывается принимать сан. Для нее это стало сильнейшим ударом. Со всех точек зрения, и с земной, и с небесной, это нельзя было назвать иначе как глупостью и неблагодарностью. Она проливала горькие слезы. Но, будучи истинной христианкой, что она могла сделать, если Огастес не чувствовал в себе призвания для духовного сана? Она любила его до самозабвения и, видя его решимость, наконец уступила, хотя эта новость разбила ей сердце. Однако, когда они вернулись в Англию и сообщили семье, разразилась буря. Огастеса спрашивали о причинах такого решения, а он не мог привести ни одной, заслуживающей внимания. Он только говорил, что это чуждо ему по духу. Тетя Эстер считала, что Мэрайя должна проявить настойчивость. У него есть религиозные сомнения? Нет. Он вернулся из Италии настоящим протестантом, точно таким же, каким был до отъезда? Если да, то отказ принимать сан можно объяснить лишь желанием провести свою жизнь в праздности и удовольствиях.